Неизведанные гати судьбы
Шрифт:
— Не ожидал я, что такого авторитетного вора, какая-то чертовщина до нужды доведёт. Иди, справляй свою нужду, а меня не пытайся запугать, пуганый уже…
Дальше я не стал слушать парня, а просто нанёс ему удар прикладом «Винчестера» в голову. Тот без сознания распластался на земле, а обрез выпал из его рук. Убрав оружие в потаённый карман кокона, я снял невидимость на защитной одежде.
Увидев как я появился прямо из воздуха, вставший вор опешил, и похоже даже забыл про свою больную ногу.
— Ну здравствуй, Клест, — поздоровался я со стариком. — Что опять нога к перемене погоды ныть начала? Я смотрю, ты так и не научился,
— И тебе здравия, мил человек, — немного пришёл в себя старик. — Вот только я не помню, чтобы мы раньше встречались. Я тебе даже больше скажу, за всю прожитую жизнь, меня память никогда не подводила. Как меня звать, ты мог и сейчас услышать. А вот твои слова насчёт выбора напарников и упоминание про мою больную ногу заставляют задуматься. Может подскажешь, где наши пути-дорожки пересекались?
— Отчего же не подсказать, старому знакомцу, подскажу. Наши пути-дорожки пересекались, когда ты отправился с дружками на дело, и на лесной тропе свою ногу подвернул, пока Калёный искал старую гать через болото. Видать, с тех давних пор, тебя судороги и тянущие боли в ноге постоянно мучают перед переменой погоды. А насчёт выбора напарников, ты наверное уже и сам смог догадаться. Что выбор Рваного, в старые времена, что выбор Француза нынче, мне говорит лишь одно, что разбираться в людях ты так и не научился, Клест. Последний Иван не понял бы такого безалаберного подхода к делу. Вот ты только что мне сказал, что тебя «память никогда не подводила», а как же так получилось, что ты совершенно забыл сказанное Калёным? Ведь он же предупреждал, когда вы грелись у костра, и вынутого из ловушки зайца жарили, что «Тут недалеко Ведьмовская деревня средь урмана стоит, а живут в ней, лишь ведьмы и колдуны. Чужих людей они вообще не празднуют, и в своих урманных лесах видеть не желают». Ну как, теперь вспомнил?
— Погоди, мил человек. Дай минутку, чтобы порядок в мыслях навести. Ежели ты сказал про Калёного и Рваного, не забыв напомнить о том, где и когда я свою ногу повредил, да ещё и Ивана Иваныча мимоходом упомянул, то напрашивается лишь один вывод! Что я сподобился лицезреть перед собой Князя Ведьмовской деревни, который порученное дело вместо нас сделал. Я прав?
— Прав, Клест. Память тебя действительно не подвела. Так что, со свиданьицем. Ты как, ещё по нужде хочешь сходить али прошло уже всё?
— Да мне и не требовалось до ветру, вообще-то. Это я для Француза сказал, чтобы пока он тут лежит, мне удалось бы подальше уйти. Недалеко мужики лес валят, вот и не хотелось мне, чтобы они нас вместе видели.
— Странно мне слышать, Клест, что ты своего напарника бросить решился. Чем он тебе так не угодил?
— Да не напарник он мой. Залётный мокрушник, причём мутный какой-то. Есть у меня мысль, что кто-то его хотел ко мне поближе подвести. Этот Француз за мной увязался, после того, как наш конвой в Барнауле начисто пером порешил.
— Не понял. Какой-такой конвой?
— Обыкновенный мусорской конвой. Мне на сходку уважаемые люди приглашение прислали и только я на малине появился, как минут через пять облава началась. Смотрящий нас только друг другу представить успел. Вот нас там всех и повязали. Я как сердцем чувствовал, что приглашение может быть липовым, поэтому пришёл на встречу в старенькой деревенской одежде. Меня когда взяли, я не сопротивлялся и сказал мордатому мусору, что мол «приехал с деревни и ищу дом, где моя
— Что-то не сходится всё в твоём рассказе, Клест. Вот ты мне говоришь, что Француз ножом зарезал конвой, а откуда тогда у него обрез появился?
— Так это вчера он обрезом обзавёлся. Представляешь, Князь, мы одну небольшую деревню лесной тропой обходили и вдруг из кустов вылез какой-то хмырь с обрезом, и требует у нас, чтобы мы выворачивали карманы. Француз перед ним сразу залебезил, и достал из кармана лопатник. А когда хмырь подошёл к нему, чтобы забрать протянутый лопатник с деньгами, мокрушник ему тут же перо в сердце замострячил, тот даже пикнуть не успел, не то чтобы выстрелить.
— Может быть всё так и было, как ты рассказываешь, отрицать не буду, ибо меня с вами не было. Мне вот какой момент непонятен, Клест. Почему ты Француза «мокрушником» называешь? Ведь у самого небось личный погост имеется.
— Вот тут ты ошибаешься, Князь. Я за свою жизнь, ни одного человека жизни не лишил, ради рыжья или какого-то хабара. На меня, уважаемые люди в обчестве, возлагали совершенно другое дело. Именно мне приходилось продумывать все ходы на сто шагов вперёд.
— Так вот почему портмоне с деньгами и половинкой купюры у тебя оказались. Ты тогда был главным в группе, а не Калёный или Рваный. Я прав?
— Прав, Князь. Всё как есть в масть сказал. Позволь и мне тебе вопрос задать?
— Спрашивай, Клест, ежели смогу, то отвечу.
— Ты ненароком обмолвился про последнего Ивана. Откуда ты про него знаешь?
— Так Иван Иваныч родился в нашей Ведьмовской деревне. Иван во время Крымской войны, при обстреле города англичанами, семьи лишился, а когда рядом с ним большой пороховой склад взорвался, то он, из-за контузии, почти всю память потерял. Вот и скитался Иван по всему миру пока в Барнауле не обосновался. Вот только не повезло ему однажды. Во время прогулки перед сном, он услышал выстрелы и пошёл посмотреть, что там случилось. Из-за своего любопытства он оказался в камере. Чекисты его в подвал ГПУ определили.
— Слышал я про его потерю памяти и как он в подвалах ГПУ оказался. Вот только обчество так и не узнало, как он оттудова выбрался.
— Так к нему в камеру вскоре моего помощника чекисты посадили. Они там поговорили меж собой и выяснилось, что они родичи. А когда мои старые знакомые из аптеки на Петропавловской, их вызволили из камеры, то Иван Иваныч к нам в поселение переехал жить. Много лет у меня в артели помощником по снабжению трудился.
— Князь, ты сказал что последний Иван у тебя в артели трудился. Значит его уже нет в живых, или я что-то не так понял?