Шрифт:
Предисловие: откуда у меня газета «Неизведомости», что это и зачем
Заглянул в холодильник, а там мышь повесилась. Нет, дело не в отсутствии еды, просто в холоде тело дольше остаётся нетленным. Для неё это было важно. Почему? Достоверно не знаю, мы не были настолько близки. Думаю, хотела как можно дольше оставаться красивой, хотя сама часто говорила, что рано или поздно все обратится в прах. Я иронизировал над этим ее декадентством, но она пропускала
– Знаешь, – сказала как-то она, – мыши не умеют улыбаться, но умеют плакать. Будто Бог заранее определил нам драматичную судьбу, хотя вовсе не мы покусились на райское яблоко – нам всегда хватало ума не доверять змеям… Вы называете нас вредителями. Паразитами. А ведь миллионы мышей погибли в безумных опытах – ценой своих, спасая ваши жизни. И после всех этих жертв «друг человека» почему-то собака! И даже кошка. Кошка! Эта квинтэссенция животного высокомерия! Хорошо, что ты не завёл себе кошку.
– Не хочу, – ответил я, – боюсь, что она меня не полюбит. Что придется жить под одной крышей с той, кто просто позволяет быть рядом.
– Понимаю, – прошептала она после паузы, бросила на меня короткий взгляд и ушла в щель за плинтусом. Как оказалось, это была последняя наша встреча.
Если бы я знал… Если бы я знал, наверное, постарался бы подобрать какие-то слова, как-то утешить, развеять эту тьму. Чувствую теперь свою вину, что не понял, не догадался. Хотя, кто бы догадался? Разве много среди нас проницательных настолько, чтобы прочесть чужую душу? Почувствовать приближение рока в угасающем звуке тихо брошенных фраз, особенно задумчивом повороте головы, покорном движении рук? К тому же любой, кому плохо по-настоящему, не на показ, умеет это скрывать. Вот и она умеет. Умела.
Помню, как мы познакомились. В тот вечер я как обычно приготовил себе что-то слишком изысканное для одинокого ужина. В очередной раз громко вздохнул, словно было кому жаловаться. Стал медленно есть, привычно глядя в стену.
Это был вечер, когда я ел из пластикового контейнера. Выбор посуды у меня всегда зависит от эмоционального состояния: в моменты хорошего настроения кладу еду в красивую тарелку. Чаще ем прямо из контейнера, чтобы без лишних движений убрать остатки в холодильник и мыть меньше посуды – тяжелые мысли и так отнимают слишком много сил.
Она вышла из-за плинтуса по-свойски, без малейшего стеснения. По виду вполне обычная мышь, серо-коричневая, с розовым подвижным носиком, черными бусинками-глазками. Разве что на шее поблескивала ниточка новогоднего дождика, завязанная бантиком. Мышь медленно подошла к столу и с прищуром посмотрела на меня, привстав на задние лапки. Признаюсь, застыл с вилкой во рту. Не то, чтобы сильно удивился (можно ли чему-то удивляться в нашем безумном мире?), скорее опешил.
– Поможешь взобраться? – вдруг спросила она. – Тяжело, знаешь ли, вот так с запрокинутой головой долго стоять, шея затекает.
Я послушно опустил крышку от контейнера на пол, подождал, пока она взойдет, поднял на
– Не люблю, хм, подтверждать стереотипы, но может у тебя есть кусочек сыра? – снова спросила она. – Предпочитаю твердые сорта, в особенности швейцарские. Полхвоста бы отдала за ломтик эмменталя с легким ореховым оттенком…
– Боюсь, эмменталя нет, – выдавил, наконец, я, – но в моей пасте неаполитано есть моцарелла, могу поделиться.
– Паста неаполитано? Как буржуазно! – фыркнула она.
– А искать швейцарский сыр в доме на проспекте Буденного – это не буржуазно, по-вашему? – помню, возмутился я. – У здешнего контингента из швейцарского может быть разве что китайский нож. И то он, возможно, уже в ком-то торчит.
– Справедливо, – хмыкнула мышь. – Нравишься ты мне. Хотя вздыхаешь за ужином уж больно громко. Скажешь, грустно одному вкушать не «пищу», но «блюда»? Вари пельмени, к чему все эти показательные выступления с пунталетте, индейкой в яблоках и всякими несчастными курицами в соусе бешамель?
Я было пытался открыть рот, но она меня опередила.
– Скажешь, «для себя»? Тогда ешь из нормальной тарелки и получай удовольствие. А то выглядишь позером, если честно. Слишком много работаешь на театральный образ, который, кстати, давно не пользуется успехом у зрительниц. Век романтиков прошел, все эти лирики с печатью шекспировского трагизма на лице сто лет как не в моде. Аплодисменты и кофточки дам сегодня срывают яркие, энергичные, а главное – беззаботные герои. Герои, с которыми легко и весело, понимаешь? А ты грузный, как навьюченный пони. И смурной, как пассажир электрички. Все эти тяжелые думы о судьбах родины совсем придавили тебя к земле. Читай не новости, но мемы! Подписывайся на молоденьких кокеток, а не на очередной аккаунт с разрушенными при коммунистах церквями. Меньше будешь вздыхать за ужином. И может даже ужинать будешь не один. Но в целом ты мне нравишься, я уже говорила? Живешь тихо, по расписанию, без гостей и праздников. Мечта, а не сосед.
Помолчали.
– Это у вас на шее дождик висит? – спросил я, стремясь прервать гнетущую тишину.
– А, это? Да, из коробки с елочными игрушками реквизировала, – засмеялась она, – переливается красиво. Я может и «серая мышь», но тоже иногда в настроении сиять! Вообще, откуда взялся этот глупый стереотип? Почему как невзрачный персонаж, так «серая мышь»? Откуда этот ярлык?
Я пожал плечами.
– С тобой так интересно разговаривать, – съязвила она и снова ехидно прищурилась.
– Ну извините, – рассердился я, – не каждый день к тебе на кухню заходит говорящая мышь и учит жизни! Disney какой-то!
Вдруг она рассмеялась. Да так, что повалилась на бок и долго трясла лапками, стараясь унять хохот. Насупившись, я сидел и ждал, пока она угомонится. Происходящее выглядело каким-то безумием, но безумием почти естественным, к которому мы все уже привыкли в последние годы. К тому же, наверное, я так долго ждал чуда, что внутренне был к нему готов. Говорящая мышь? Да почему бы и нет.