Неизвестная Канада
Шрифт:
– У нас есть по крайней мере пять мест, где, говорят, похоронен король Артур, – отрезвил меня голос собеседника. На его пожухлом, но гладком лице играла легкая улыбочка, приправленная учтивой издевкой.
– Вот тебе на... – расстроился я. Столько лет меня вдохновляло это воспоминание, а теперь оказалось, что, может быть, это вовсе и не могила Артура. Припомнилось, что мой бухгалтер мне на днях сказал, что кладбище полнится могилами незаменимых людей. Эти мысли окончательно испортили вкус тоста с вареньем, который я пытался поглотить.
Англичане еще некоторое время лепетали о своих планах, что они приехали на какой-то турнир по игре в кегли на траве. Я слушал молча, учтиво кивая в такт их размеренной речи. Сам же я думал, что хотел бы так же
Потом за общий стол подсела пара из Квебека. Супруга, видимо, чувствовала себя неудобно, потому что плохо понимала по-английски. Я приветливо сказал ей пару слов на языке Мольера, на что она неожидано отреагировала бурным потоком фраз на Квебекском диалекте, ловко выпрыгивающим из ее подвижного рта. Из этого монолога я понял только то, что ей неуютно, потому что она плохо понимает по-английски. Иногда мне кажется, что я плохо понимаю французскую речь даже не из-за того, что пропускаю знакомые слова, а потому, что мне не понятна сама суть слов говорящего. Вот и супруг из Квебека, обрадовавшись, что разговор зашел по-французски, задал мне вопрос.
– Вы едете в Квебек на неделю?
Я оцепенел и не знал что ответить. Ну с чего он взял, что я еду именно в Квебек? И главное, почему вдруг на одну неделю? Господин из Квебека принял мое замешательство за непонимание и повторил свой вопрос по-английски, от чего он не прозвучал менее странно. Вот в чем собака зарыта. Я их плохо понимаю потому, что имею дело с другим типом мышления. Они делают предположения и таким образом задают вопрос. Мы бы спросили: «Куда путь держишь?», а эти сами себе что-то решают – и все дела.
– Же не се па... – (мол, не знаю) – растеряно пробормотал я и поспешно ретировался в свою комнату собираться к отъезду. Я действительно не знал, куда еду. А разве кто-нибудь из нас знает ответ на этот вопрос?
Критическая масса идиотов
Интересно наблюдать «не нашего» человека в состоянии порядочного опьянения. С одной стороны, он вполне походит на «нашего», то есть те же физиологические проявления, например, в виде икоты, но внутренне он кажется совсем иным, таинственным, непознанным. «Наш» человек, когда он пьян, становится нам понятен и даже чем-то близок, а вот «не наш» человек отдаляется еще больше, становясь и вовсе чужим, загадочным и оттого притягательным и отталкивающим одновременно.
В своем путешествии по канадским глубинкам я остановился в городе Кингстоне. Хоть этот славный град и покрупнее классической глуши, все же его нельзя причислить к щербатому лику издерганных мегаполисов. Вы, кстати, наверное, и не подозревали, что слово «кингстон» означает в переводе не только «королевский город», но и отверстие с клапаном в наружной обшивке подводной части судна для приема или удаления воды. Находясь в углу озера Онтарио, Кингстон и правда являет собой некий клапан, особый поворотный пункт, после которого дорога более не следует вдоль необъятной озерной глади, а поворачивает на северо-восток в направлении Квебека, так и не ставшего свободным ни от английского засилия, ни от самого себя.
Мы ведь и не подозреваем, что Квебек представляет собой удивительное историко-философское явление. Дело в том, что французы, его населившие, так и не познали порчу французской революции. Они остались достойными своих прародителей мушкетеров, эдаких Д'Артаньянов, уже не прибывающих в Париж на желтоватых клячах, а приезжающих покорять Монреаль на подержанных «субару» того же сомнительного цвета...
Квебек был завоеван англичанами до того, как в него занесли вирус свободолюбия, замешанного на кровавой демагогии. Отсюда взялись и белые лилии на голубом поле флага Квебека – не что иное, как символ обезглавленной француской монархии. Такого нынче уже нигде не встретишь. Пропавший на родине дух королевской Франции, лояльного благородства и прочувственного католичества все еще витает над полями Квебека, и в этом заключается некое чудо.
Народ, произошедший
Итак, для того, чтобы вкусить уникальную атмосферу старинной Франции, еще не растерзанной ее собственной Великой Революцией, следует неторопливо путешествовать вдоль вод реки Святого Лаврентия, у истоков которой и приютился город Кингстон.
О, это не просто река! Вначале несмелое речное течение постепенно превращается в мощный поток, залихватски переплевывающий по ширине и раздолью великую Волгу, затем Святой Лаврентий превосходит по могуществу незыблемый в своей склонности к разливам Нил, потом, пожалуй, дает по носу даже назойливой Амазонке, полной человеколюбивых пираний, и наконец выплескивается в Атлантический океан огромным заливом, полным китов и прочей морской невидали.
Совсем недавно, буквально вчера, каких-нибудь триста с гаком лет назад, а точнее, в XVII веке, на месте современного Кингстона находилось индейское поселение. Потом, в 1673 году там был основан Форт-Фронтенак, который не смог удержать свое французское предназначение, будучи захваченным англичанами во время семилетней войны... Эту войну можно назвать «самой первой мировой войной». Она велась десятком стран и в Европе, и на других континентах, в ней принимала участие и Россия – сначала на стороне Франции, а потом – на стороне англо-прусской коалиции. Франция потерпела поражение и лишилась своих североамериканских владений. Французские поселенцы в Квебеке (в ту пору семьдесят тысяч человек), частично смешавшиеся с индейцами, оказались покоренными и остались здесь жить. Всякие связи с Францией, в которой вскоре разразилась революция, были прерваны. Долгое время покоренный Квебек был одной из самых бедных провинций Канады. Для квебекского юноши было только три дороги наверх: стать священником, адвокатом или врачом. Местная элита считала, что так и должно быть: бизнес и техника – дело еретиков, протестантов-англосаксов, а франкоканадцы, традиционные католики, бедные, но гордые, сильны своей духовностью. В квебекском обществе развилось своеобразное чувство – смесь комплекса неполноценности (из-за бедности и отсталости) и комплекса превосходства (из-за своей католической «духовности»). Ну, и чем же не смесь неполноценного превосходства, столь характерная для России, так и продолжающей совать свой нос в дела Европы со времен семилетней войны...
Какой славный путь прошло человечество от семилетней войны до войны шестидневной! Скоро войны станут настолько стремительными, что их вообще кто-либо перестанет замечать. Не успеешь моргнуть, а война уже началась и закончилась, а может быть, даже снова уже началась. Пятиминутная война. Секундная война. Быстро, удобно, благородно!
Вот есть такие люди, которые полагают, что войны случаются из-за того, что среди населения Земли слишком много идиотов. Но тут-то и закрадывается несуразица. Дело в том, что, стоит рассмотреть оставшихся, как на поверку оказывается, что они не менее идиотичны, чем их напрасно оболганные собратья. Я вообще предлагаю упразднить звание идиота как устаревшее. Войны развязывают вовсе не идиоты, не злые и умелые серые кардиналы, а простые люди. Да-да, именно мы с вами, хотя никто из нас, пожалуй, простым себя не считает.
Войны развязываем мы – своим нежеланием думать, своим неумением ни во что вникать, своим упрямым намерением всю свою жизнь тянуть наскучившую лямку, оставляя думанье на откуп злым и умелым, которые, как оказывается, тоже думать не умеют и не хотят. Так появляются и угасают цивилизации, бессознательно разворачиваются чьи-то революции, рушатся какие-то устои. Вся Вселенная, напрочь контуженная якобы зародившим ее Большим Взрывом, стремится не обращать внимания на саму себя и прожить как-нибудь неприметненько, бочком, не вмешиваясь и не присутствуя при собственном существовании.