Неизвестная война. В небе Северной Кореи
Шрифт:
…В июле 1952 года мне сняли гипс, но рука в плече не срослась, кожа покрылась раневой экземой. Раны кисти ещё не затянулись (не закрылись). 26 ноября 1952 года мне сделали операцию, выдолбили кусок кости с правой ноги и перенесли её в руку, прикрепив к месту перелома. Внутрь кости был всажен тонкий профилированный стержень. Опять гипс вокруг туловища и руки. При этой операции был порезан лучевой нерв, кисть стала неуправляемой. 9 мая 1953 года была длительная операция по частичному сшиванию нерва. Опять гипс. Через шесть месяцев пальцы руки стали немного шевелиться, дело пошло на поправку, и настроение улучшилось. Был сделан механизм — протез на руку, с которым я ходил на службу. В феврале 1954 года оперирован опять по вытаскиванию металлического стержня из кости плеча, кость не срослась. «Видимо, придётся сделаться мне опытно-тренировочных
После увольнения в отставку я решил всё же срастить руку, чтобы она меньше напоминала мне о тех неприятных событиях после командировки. Медицина за это время тоже продвинулась вперед. Январь 1958 года — взята кость с левой ноги и вставлена в руку, целый год в гипсе и опять не удача. Декабрь 1959 года — берут у меня ребро и вставляют его в место перелома, укрепляя его «балкой Климова» в распиле плечевой кости. Полгода гипс (туловище вместе с рукой). Рентген показывает, что вставленное ребро обросло костевой мозолью и соединило обломки плечевой кости. Наконец рука, можно сказать, срослась, но кисть так и осталась без изменений. При всех этих операциях сколько было бессонных мучительных ночей и дней, сосчитать нельзя, но вера в победу медицины меня не покидала. Не покидала меня вера и в то, что в конце концов справедливость восторжествует, и доброе имя нашей дивизии будет восстановлено. Было у меня еще четыре операции в брюшной полости. При катапультировании и затяжке с раскрытием парашюта были порваны в тех местах мышцы живота. Будем считать, что последняя операция более менее удачная была в январе 1975 года. Морально я не сдался: даже иногда летаю на планере, здесь я встречаюсь с юностью, передаю свой опыт молодежи.
Жаль, что в планерный спорт пробрались идеи перестраховщиков, которые его опутали паутиной различных медицинских и возрастных цензов, приравняв этот нужный и увлекательный вид спорта, воспитывающий профессиональную ориентацию молодежи, чувство локтя, товарищество, волю и мужество, так необходимые для бойца, к чисто профессиональным требованиям для лётчиков реактивной авиации, а это ведет к ликвидации спортивной работы в этом военно-прикладном виде спорта.
ЭПИЛОГ
В Союзе нас часто удивляло насмешливо-недоверчивое отношение к нашей работе в Корее некоторых сослуживцев из других частей, когда приходилось с ними встречаться по работе. Как будто кто-то специально распространял необъективную и грязную информацию. Злопыхатели подхватывали её.
Нам приходилось слышать и такие реплики, когда на учениях летчики наши садились на другие аэродромы ПВО: «А ну, расскажите, как вы оттуда драпали…», «Нам говорили, что там у Кожедуба, неважные дела были…» и т.д.
Кто распространял эти слухи? Кому все это было выгодно? И вот, подтверждением этим слухам, И. Н. Кожедуб, представленный к ордену Ленина за работу в Корее, его не получает — награды на летчиков, предоставленные из района боевых действий, где эти награждения именно в боевых условиях имели воспитательную роль — здесь в Союзе пересматриваются в сторону уменьшения их значимости. Грубо говоря, попадают под какую-то разнарядку и потом распределяются по принципу: кому чего можно выдать. Материал на звание Героя Советского Союза не пропускают. Такая практика награждения в боевых условиях не выдерживает никакой критики. В бою та награда имеет моральную ценность, которая была заслужена именно в той конкретной боевой обстановке, в тот критический момент времени. Решение вопроса иначе противоестественно и приводит к уничтожению моральной эффективности награждения в боевых условиях. Я не допускаю мысли, что этого всего не знают уважаемые и высокопоставленные товарищи, которые решали вопрос о пересмотре представленных награждений. Они, видимо, были просто неправильно информированы о нашей работе, иначе бы они так не поступали. Вот вопрос: за что всё-таки мы были наказаны?
И опять невольно возникает вопрос: кто же был так недоволен Кожедубом? Кому он мешал своим авторитетом и авторитетом его дивизии, завоёванным в боях?..
В подтверждение неправильной информации командования, И. Н. Кожедуба трижды вызывает к себе Главный Маршал авиации П. Ф. Кигерев и трижды ставит перед ним вопрос, почему так плохо идут дела у наших сменщиков?
В связи с этим пришлось заняться изучением этого вопроса конкретно:
• лётчики, присланные нам на смену, были из дивизии ПВО, занявшей первое место по боевой подготовке;
• инспекция, руководимая Ф. А. Агальцовым, поставила им оценку «хорошо». Мы вводили их в строй в районе боевых действий целый месяц. А результат их работы заставил П. Ф. Жигарева срочно выслать для разбора дела их же, ответственных за подготовку дивизии, которые отвели эту дивизию в Аньшань во второй эшелон, буквально через три месяца её работы без нас.
«Честь мундира» заставила их найти выход из данной ситуации. Выход они нашли:
• задержать награждение по дивизии Кожедуба, что снизит остроту момента при сравнении боевой работы;
• проинспектировать работу дивизии Кожедуба задним числом, хотя она уже давно ушла из района боевых действий;
• найти некоторые теневые стороны в работе дивизии Кожедуба и, основываясь на них, сделать фон её работы «сереньким», а на этом фоне не будет такого разительного контраста в работе двух дивизий.
Оказывается, все это было запрограммировано, а отсюда и было это насмешливо-недоверчивое отношение к нашей работе, что и дало пищу злопыхателям, а их оказалось немало.
Вот уже прошло много лет, а иногда бывают встречи с разными совершенно летчиками даже сейчас. И в разговоры на тему о корейских событиях задается всё тот же нелестный вопрос. Такова психологическая сторона этих, распущенных в свое время слухов, не подкрепленных административными действиями.