Неизвестная война. В небе Северной Кореи

Абакумов Борис Сергеевич

Восемнадцатого октября нашу эскадрилью отправили на две недели в порт Дальний в санаторий для отдыха. Путевки туда нам любезно предоставило местное командование. Наш дивизионный врач В. И. Васюков добился, чтобы все подразделения побывали там по очереди и разрядились от напряженной обстановки. От местных лётчиков мне стало известно у здесь, в одной из истребительных дивизий, несут службу мои товарищи Армавирскому училищу Столаев, Цыганков и Борисенко, которые тоже были инструкторами в своё время. Пройдя обучение в полку боевого применения они были откомандированы в строевые части. Я продолжал работать некоторое время в этом полку и только потом попал в строевую часть. В общей сложности я был инструктором пять лет. Я и ведомый мой Николай Вермин встретились с Иваном Столаевым в военном городке близ города Дальний. Его жена, Лена, которая была оружейницей в войну, гостеприимно накрыла на стол, и у нас завязалась непринужденная беседа. Мы вспомнили друзей и учителей по училищу: Николая Романова, Степана Галатюка, Васю Синкевича, Ивана Непокрытого, Володю Бабанина, Толю Соломенцева, Николая

Шишкова, Олега Шурчкова, Ивана Григорьева, Ивана Короста, Лёню Мещанского, который тоже был в этих боях, но немного позже нас, получил орден Красной Звезды, сбил «Сейбра», сделал более 70 боевых вылетов. Вспомнили и наших любимых начальника училища Кузьму Ивановича Шубина и начальника политотдела Петра Дмитриевича Бескинского, которые сумели передать нас свою любовь к небу и технике, на которой нам приходилось работать. Находясь в училище, я подружился со своим техником самолёта Германом Бескинским, который хорошо ухаживал, именно ухаживал, за нашей машиной, чему мы часто удивлялись: как только и где он брал время и столько любви к технике. Летали мы от рассвета до заката, а он вставал раньше нас, а ложился позже, успевал всё сделать с большой любовью.

Товарищи упросили меня рассказать о своей работе за время служебной разлуки и как-то этому был посвящен один из вечеров наших встреч. Я рассказал им, что после отъезда их из училища я окончил Высшую Офицерскую школу летчиков–инструкторов, где инструктором у меня был Вася Шлянин. Там я познакомился с ребятами, приехавшими из других училищ: Валентином Васиным, Николаем Данишевским, Федей Яковлевым, Николаем Горяиновым, Георгием Смирновым и многими, многими другими. Это были хорошие, добрые товарищи и отличные лётчики, каждый из них много сил отдал укреплению кадров нашей славной авиации. После окончания учебы я опять работал в Армавирском училище. …В конце декабря 1949 года к нам в училище прибыла группа товарищей для отбора летчиков–инструкторов на должность летчиков в парадную дивизию. Руководил этой группой А. А. Микоян. Вызывали они многих товарищей на собеседование, но уехали в начале января 1950 года из нашего училища только трое: Николай Щербина, Виктор Скрябин и я. Прибыли мы в эту строевую часть и сразу начали тренировочные полёты. В этой дивизии было немало выпускников нашего училища. Мы встретились с Володей Пронякиным, Сашей Андриановым, Пашей Губо, Петей Каракай, Мишей Боровковым. Приятно было вспоминать курсантские годы, годы молодости, хотя мы ещё были и сами молодыми, нам было всего 26 лет. Встретил я там и своих одноклубных товарищей, которые заканчивали аэроклуб Метростроя, Сашу Паранина, Сашу Горшкова, Ивана Ковалева, Володю Пронякина. Познакомились мы и с Астаховым, о котором немало слышали в дни воздушных парадов, где демонстрировалась мощь нашей авиации. Прибывали товарищи и из других частей и училищ. Видимо, справедливо говорят, что лётная жизнь тем и прекрасна, что она коллективна и бескомпромиссна. Несмотря на неустройство быта — негде было разместить в городках семьи, прибывшие с нами. Нам пришлось снять «углы» в близлежащих деревнях. Несмотря на это, настроение всё же было приподнятое из-за близости хороших товарищей и друзей.

Правда, жены и дети не выражали восхищения своим положением. В распутицу нашему врачу Виктору Ивановичу трудно было пробираться к больным детям: вода на дорогах заливала за голенища сапог, а он всё-таки приходил всегда на вызовы. Иногда таким людям просто от души хотелось молча поклониться. Незаметные, порой тихие, по характеру — труженики медицины были с большим человеколюбящим сердцем в груди. Спасибо им всем, что они ещё существуют на земле.

…Буквально за какие-то двадцать дней мы освоили МиГ-15 и стали летать на боевое применение. Прелесть полета на нем просто пленила! Так было хорошо управлять умной машиной. Первые серийные самолёты были очень легки в управлении и хорошо вели себя в воздухе.

В феврале полк, в котором мы находились, был поднят по тревоге и отбыл в Китай, вновь прибывших перевели в другой полк, который прибыл на замену. Этот полк был не меньше знаменит своими боевыми подвигами в годы Отечественной войны, чем ушедший. Вскоре началась подготовка к воздушному параду над Красной площадью в день 1 Мая. Погода в эту весну была очень неустойчивая. Полеты приходилось просто «ловить» и в каждый вылет вкладывать максимум своих сил, отдавать всего себя. Сначала привыкали к видимому положению самолётов, расставленных на земле тройками в парадном строю; запоминали дистанции и интервалы, а потом тренировались в воздухе, в проходе над стартом, где с земли нас фотографировали на киноленту. После чего был разбор полётов с показом киноснимков. Тут уж никуда не денешься, все ошибки видны.

Держать в колонне в последних замыкающих тройках было особенно трудно. Воздух был настолько взбудоражен в хвосте колонны впереди идущими самолетами, что приходилось резко работать рулями, как говорится; от борта до борта, чтобы удержаться в строю на положенном месте. Мне почему-то «везло» на эти предпоследние хвостовые звенья, где я почувствовал все «прелести» полета в возмущенном потоке воздуха. Помнится, что в одном из парадных вылетов, я разбил до крови руку, хотя она и была в перчатке. Заметил я это только после посадки. После таких полетов спина обычно была мокрая от пота настолько, что кожаная куртка промокала почти у всех насквозь, а на форменной военной рубашке оставались пятна от ее коричневой окраски. Рубашка становилась рыжего оттенка.

…От тренировок в полете колонной звеньев в составе полка переходили к тренировочным полетам всей дивизией. Здесь масштабы полетов были побольше: с проработкой маршрута на малой высоте

по земным ориентирам и цветовым дымам, расставленным на земле. В этот комплекс тренировок включались полеты с проходом каждой группы по секундным отметкам времени разворотов. Для ведущих звеньев и групп иногда устраивали полный проход парадного маршрута с использованием световых маяков на крышах высотных зданий с таким расчетом, чтобы их створ был виден низколетящим самолётам. Ведущие сохраняли дистанцию зрительно и контролировали себя по прицелу. При пролете колонных звеньев по парадному маршруту многое зависело от уравновешенности полета ведущего звена колонны. Все его «скачки» скорости, увеличенные волной, отдавались на хвосте колонны. Иногда через Москву ведущий проходил на скорости 850 км в час, а хвостовые звенья увеличивали скорость за 1000, чтобы не отстать. При развороте на финишную прямую, как говорят, на боевой курс, мы встречались с бомбардировщиками, идущими выше нас. Скорость у них была меньше, и мы обгоняли их по маршруту, проходя Красную площадь первыми. Центральный аэродром проходили по белой указательной стреле, держа в створе световые маяки на высотных домах. На малой высоте и большой скорости рассмотреть что-либо на праздничных улицах Москвы было почти невозможно. Да и отрывать взгляд от ведущего нельзя, сразу же потеряешь свое место в строю. Красную площадь проскакивали мгновенно. Секунда, и Исторический музей, и храм Василия Блаженного уже позади. Один глубокий вздох, и уже засверкали заливные луга Люберецкого района. Идем в набор высоты, с плеч сваливается огромный груз. По радио слышим благодарность от Министра обороны Василевского — «Хорошо прошли. Молодцы!» Настроение превосходное! Таким покоем наливается всё тело, грудь — дыхание ровное, движение машин в воздухе спокойное, уверенное. Осматриваемся — все в сборе, никто не отстал, не пошел на вынужденную посадку. Такая посадка была бы очень сложной, на крыши домов и улицы Москвы садиться не разрешалось. Единственное место для этого в Москве для этого было пригодно — это только Москва-река, где специально дежурили спасательные катера, а за Москвой — заливные луга в районе Люберец. В дни праздника Великого Октября маршрут полёта оставался прежний, но погода усложняла весь полёт. Иногда приходилось наблюдать интересное явление: когда на большой скорости скачки уплотнения влажного воздуха на крыльях и других частях самолета обозначались в виде острых облачных всплесков. Самолёт слегка встряхивало, и как будто кто-то ударял по нему. Воздушный парад и подготовка к нему в дни празднования Воздушного Флота отличался от остальных своей праздничной программой и настроением. Тренировались пилотажники над аэродромом. Нам было веселее, всё-таки летний период, не всегда он нас баловал погодой, но всё-таки лето… Режим в дни подготовки к параду был строгий, никаких излишеств, лётный состав в предпраздничные дни был на казарменном положении. Самолёты за три дня до вылета сдавались специальной охране. Аэродром замирал…

…Итак, наш двухнедельный отпуск пролетел быстро. Беседами с товарищами, посещением Порт-Артура 25 октября 1951 года, с его замечательным музеем славы русского оружия были заполнены последние дни. В Порт-Артуре мы посетили военное кладбище, которое было в образцовом порядке, где даже была установлена гарнизонная служба. Там были похоронены наши товарищи, погибшие в боях. Мы почтили их память молчанием, положив живые цветы на их могилы. «Север» звал нас в часть. В Дальнем нас всех называли «северянами». Документов у нас никаких не было, пистолеты мы носили в карманах, чтобы не смущать военные патрули. В Дальнем мы приобрели гражданскую одежду. При примерке и покупке её привели китайцев в смятение своими пистолетами, когда перекладывали их из кармана в карман.

Приехали мы к себе в часть в траурный для нас всех день. В бою погиб Федя Шебанов. На траурном митинге меня настойчиво попросили произнести прощальную речь. После приезда я даже не успел переодеться, как был в гражданской одежде, так и пришлось выступать. Только одел сверху на костюм летную куртку — символ летной чести. Над гробом погибшего товарища мы дали слово бить врага еще беспощаднее. И мы выполнили данное слово. Противник нёс большие потери в боях. У нас внутренне в душе утвердилась какая-то спокойная уверенность в своей моральной победе над противником. Это сразу сказалось на положительные результаты боя.

…Как-то меня вызвали к генералу Простосердову, который предложил мне написать инструкцию по ведению воздушных боев на реактивных истребителях. Рядом, на скамейке у лётного домика, сидели А. И. Митусов и Л. Н. Иванов. «Ну, — думаю,— это их работа». Отказываться не стал и в перерывах между боями и по вечерам я набрасывал, строчку за строчкой, инструкцию для настоящих и будущих воздушных бойцов. Инструкцию обсудили в полку и доложили на собрании лётного актива корпуса. Инструкция была одобрена. Мне было приятно, что наш труд не прошел даром. Потом, в Воздушной Академии, многие пользовались нашими материалами для защиты своих диссертаций.

…Как ни странно, но у летчиков неожиданные встречи чаще всего происходят в районе столовой. И у меня там произошла незабываемая встреча с Юрием Мальковым, у которого в свое время я был инструктором. Юрий ехал в командировку вглубь Кореи для обучения корейцев лётному делу. Встреча была буквально пять минут, но очень приятная. Он был с группой товарищей, которые торопили его сесть в машину.

…Когда я уезжал в Союз, то в госпитале оставался наш инженер полка Федя Кругляков, который не лёг в лазарет лечить свою ангину, а продолжал работать и получил осложнение на сердце. Через некоторое время он прибыл в Союз, но поднять его на ноги врачи не смогли. Его жена Мария и дочь Наташа ещё пять лет мужественно боролись за его жизнь в домашних условиях, но болезнь не отступила.