Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант
Шрифт:
— Как же нет? А песня «грибочки-ягоды» Темнова? Она же вся про лес! Завтра вызову оркестр за два часа до начала концерта, мы все отрепетируем!
— Но я совсем не помню слов, особенно финальный блок. Там столько всего наворочено, — возразила Зыкина.
На что Гридин ответил:
— Выучишь! Тебе не впервой. Ты же уникально талантлива!
На другой день на репетиции Зыкина несколько раз пропела песню, поглядывая в шпаргалку (в песне Виктора Темнова на стихи Петра Черняева было такое обильное количество грибов и ягод, что Зыкина не смогла все сразу запомнить). Но потом все-таки шпаргалку отбросила и пропела песню наизусть.
Два отделения концерта прошли на ура. Много бисировали. Песня про грибочки-ягоды исполнялась в финале. Зыкина уверенно пропела три куплета, а в последнем припеве, не сбавляя темпа,
спела:
Мухоморы и чернушки, И веселые темнушки, И козлята, и свинушки, И забавные веснушки.К счастью, набор ягод в следующем припеве она пропела в авторской редакции, и труженики леса не заметили невольной импровизации, а если и заметили, то, скорее всего, не придали ей значения. Как всегда, успех и тут сопутствовал Зыкиной. Позже Виктор Темнов шутил: «Не от моей ли фамилии произошли эти „темнушки“»?
«Просто так», для себя, Зыкина никогда не пела, когда бывала дома и хлопотала по хозяйству, и часто заявляла, что голос свой не любила. Но все же, если собиралась солидная компания в день рождения, скажем, космонавты старшего поколения, гвардия времен Гагарина, могла спеть несколько старинных романсов под гитару. Последнее десятилетие стала уставать от друзей. «Раньше, — говорила она, — когда все собирались, мы от друг друга ничего не хотели, просто было хорошо вместе. А сейчас… Каждому, к сожалению, что-то надо. Я не осуждаю людей. Нет. Но… опять работа, опять не отдых. Ты же меня знаешь не первый год: если я возьмусь за что-то — обязательно сделаю».
Бывали времена, что она не отдыхала и пять, и семь лет подряд, в годы, когда появился ансамбль «Россия». Говорила: «Вот на дачу уеду, телефон отключу и немножко побуду без забот». Не получалось — через пару-тройку дней отпуск заканчивался и начинались опять хлопоты. «А кто будет делать? Когда я работала с баянистами, отрабатывали по 8–10 концертов и отдыхали. Могла в Большой театр сходить на Плисецкую или послушать Огнивцева в Большом зале консерватории, почитать что-нибудь. А теперь…» — «Как загнанная лошадь», — отвечал я. «Да нет, до загнанной далеко, но забот просто невпроворот. Каждый день, каждый час».
Глава IV
За рубежом. — Чехословакия. — Франция. — США. — Япония. — Исландия. — Новая Зеландия. — Северная Корея. — Дания
За границу Зыкина отправлялась без особых хлопот. На длительные гастроли в 60–70-е годы ездила и летала с костюмершей Леной Бадаловой, славной женщиной, кристально честным человеком. (Она рано умерла, и певица очень тяжело перенесла ее уход из жизни). Она была у Зыкиной и за главного кассира — основные запасы денег были в ее сумке. Брала с собой из одежды и нарядов самое необходимое, хотя время от времени гардероб меняла — ей шили новые наряды и непременно к ответственным гастролям. Брала с собой обязательно электроплитку, кипятильник, на первое время консервы, сырокопченую колбасу. Хотя и получала 270 долларов за концерт, готовила сама, не из-за экономии, а потому что не доверяла общепитам и ресторанным кухням. Устроившись в отеле, шла в ближайший магазин или супермаркет, покупала продукты, преимущественно то, что было полезно, питательно и, конечно, овощи, фрукты. В поисках дешевых тряпок не бегала. Иногда покупала что-нибудь по мелочам для сувенира знакомым в Москве. Это мог быть красивый большой календарь на каждый месяц с репродукциями полотен выдающихся художников прошлого или небольшой приемник. Могла привезти часы, магнитолу, если кто-то просил из близких. Мужьям привозила обычно японскую технику. Гридин сам себе покупал, что считал нужным, — итальянские джинсы, дубленку, кожаное пальто… Отдохнув от перелета, обязательно шла на прогулку. Она всю жизнь обожала пешие прогулки, и в каком бы городе ни была, всегда находила время, чтобы не торопясь побродить по улицам и скверам, площадям и переулкам. «Какая нужда,
Память ее, конечно, хранила не все увиденное в десятках стран мира, но какие-то наиболее примечательные события, встречи, даже детали гастрольной жизни за рубежом запечатлевались в ее голове яркими красками.
В 1948 году она впервые в жизни выехала за границу. В Чехословакию. В программе пребывания оказалась и экскурсия в небольшой городок Мельник, славившийся подземными погребами, где годы хранились вина. Зыкина видит на большинстве огромных бочек надпись: «Святая Людмила». На дегустации вино ей показалось приятным. Вкусовые качества напитка и созвучие его названия с ее именем навели на мысль о покупке на память нескольких бутылок, что она и делает на последние деньги. Пузыри пакуются в фирменную коробку. На границе в поезд заходят два таможенника, проверяют документы и поклажу. Один из них, сказав, что нельзя столько вина (4 бутылки) через границу провозить, ногой отодвигает коробку в сторону, ближе к выходу. Другой, старший по званию, держа в руках раскрытый паспорт Зыкиной, видит на коробке надпись: «Святая Людмила». Спрашивает Зыкину: «Вы — девушка?». Та согласно кивает головой. «Значит, святая еще, — говорит стоящему рядом коллеге. — Оставим коробку. Пусть в Москве жениха порадует». «Одну бутылку я долго хранила, — рассказывала Зыкина, — а когда вино закончилось, наливала в нее подсолнечное масло. Красивая бутылка была и с подсолнечным маслом».
— Вы ведь тогда были очарованы и ораторией Дворжака «Святая Людмила» в пражском Кремле? — спросил я певицу.
— Во дворе Кремля, — поправила меня Зыкина. — Это было незабываемо. Я потом ничего подобного никогда не слышала. Необыкновенно звучали голоса солистов местного оперного театра и оркестр, поддерживаемые естественной акустикой собора Святого Вита и кремлевских стен. Фанфары и детский хор, расположившийся на высокой колокольне, создавали необычайное впечатление возвышенности и чистоты. Я стояла совершено завороженная происходящим.
— А запись этой оратории у вас есть?
— А как же! О чем вы говорите, Юрочка! Конечно, есть.
— Вам не хочется вернуться в ту пору, стать святой?
— Зачем? Я и сейчас святая, — смеясь, ответила певица.
Кстати, многие видные деятели культуры при общении называли Зыкину Святой Людмилой. Т. Н. Хренников спрашивал при встрече: «Как Святая Людмила поживает?». И. А. Моисеев интересовался: «Святая Людмила в Москве или на гастролях?». Импресарио Соломон Юрок звонил в Госконцерт: «Не могу разыскать Святую Людмилу».
В 1964 году на гастролях в Париже она встретилась со знаменитым мимом Марселем Марсо, пригласившим ее на спектакль «400 превращений Марселя Марсо». Мим также изумил ее своим непревзойденным искусством.
— Он был в ударе, — рассказывала певица, — такого захватывающего представления на грани фантастики я никогда потом не видела. Кроме того, он оказался хорошим художником и блестящим фехтовальщиком, показал две шпаги.
— Шпаги настоящие или спортивные? — поинтересовался я.
— Сказал, что боевые, как у мушкетеров были. Правда, я посмотрела клинок одной, что-то сталь мне не показалась.
— А как вы определили качество стали?
— Так я все же токарем работала, знаю, что к чему.
— Почему бы вам не сказать, что дерьмо ваша шпага, месье?
— Неудобно, я все-таки гостья.
— Он вам картину, написанную маслом на холсте, подарил. Я что-то ее у вас не видел.
— Откуда ты все знаешь?
(В декабре 1973 года я брал интервью у Марселя Марсо в гостинице «Националь» для «Комсомольской правды» и спросил у него, кто ему симпатичен или оставил след в памяти из наших мастеров искусства. Он назвал ансамбли Моисеева и Александрова, Плисецкую и Зыкину. И добавил: «Вашей великолепной певице я подарил на память холст с изображением весеннего Парижа. Картина небольшая, где-то размером сантиметров тридцать на двадцать или даже больше, но незначительно».)