Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна
Шрифт:
«Опишу, как у меня появилась дочка. На третий день захвата центра города белыми меня, вместе с Потаповым и Кузьминым, послали в разведку. В темноте мы перебрались через низину, что тянется от завода Сабурова к речке Волочилихе. Переплыли реку благополучно. Разведали все, что было приказано. Но не просто оказалось выбраться обратно. Беляки с колокольни Митрофаньевской церкви простреливали из пулеметов весь берег. Решили ждать до ночи. Спрятались в погребе под развалинами какого-то сарая. Мне не сиделось, и я выполз наружу. Вижу, недалеко дом догорает, а на дороге, как раз напротив того дома, лежит на дороге женщина, как потом оказалось убитая. Около убитой сидит девочка
Мыкалов читал дальше:
«25 июля 1918 года. Был в городе и навел справки. Девочка, которую я подобрал, из семьи буржуя Мыкалова. Звать ее Людмила. Что мне делать? Отдавать ли ее в приют или оставить? У нее никого не осталось. Мертвая женщина, которую я видел, — ее тетка, а мать умерла давно. Отец девочки был непутевый, и где он, мерзавец, черт его знает…»
Мыкалов выругался и захлопнул тетрадь.
— Черт проклятый, чумазый железнодорожник. Расписал на радостях мемуары… Торжествовал. А вышло как? А так, что первый убрался к праотцам. А я вот живой и довольный…
Мыкалов поднялся с дивана, подошел к зеркалу. Незагорелое тело в черных длинных трусах отразилось в нем. Блестело потное лицо.
— Что, старый дуралей, пропотел? Ничего, не в таких оказиях бывал. Выдюжишь!
Крошкина в халате лежала на постели, обмахивалась газетой и думала о предстоящей встрече с мужем. Он рисовался ей таким, каким она его видела в последний раз, в сорок первом. Она воображала, как при встрече подойдет к нему, руки ее будут широко раскрыты, и скажет о всепрощении его грехов. «А если все обман? — обожгла ее новая мысль. — Старик пошутил… Нет, нет! Люди, погибшие на войне, вдруг воскресали. Так бывало. Я сама где-то читала… К тому же деньги! Кто бы мне вздумал дарить деньги? Деньги — доказательство!» Но почему долго не приходит очкастый старик Степкин? Несколько вечеров она ждет его. «Неужели Алексей преступник?» — подумалось ей. И вдруг вспомнилось, что в конце рабочего дня ее вызывали к парторгу. Она не пошла, сославшись на недомогание и необходимость срочно идти в поликлинику. «Что означал вызов?»
— Мама, — услышала она голос Жени.
Крошкина повернула голову. Женя сидела у раскрытого окна и листала книгу.
— Что тебе?
— Хочу поговорить с тобой.
— А я не хочу. Оставь меня в покое. И без того голова трещит.
Два коротких удара раздались во входную дверь. Крошкина привскочила, сползла на пол и, опрокинув стул, бросилась открывать. Женя слышала, как мать наткнулась в прихожей на ведро, ругнулась, загремела замком, и все стихло.
Условные стуки, поспешность матери показались Жене странными. Она осторожно подошла к двери. В прихожей шептались. Женя узнала голос старика. Из всего разговора она уяснила только то, что завтра, в пять вечера, мать должна быть у ворот кладбища. Пока Крошкина запирала дверь, Женя успела вернуться к окну.
— Кто приходил? — спросила Женя, когда мать вошла в комнату.
— Шляются какие-то… Спрашивают Кологривову, —
Виктор Попов вернулся в общежитие около десяти часов вечера. Выложив на стол помятые страницы рукописи, он облегченно вздохнул и присел на стул. Вот и сделан доклад! Оказывается, не так-то сложно, как думалось перед выступлением. «Однако не может быть, чтобы в таком непривычном деле все сошло гладко. Мне важно критику услышать… Стал припоминать, кто кроме сборщиков был на докладе. Было несколько человек из технического отдела завода. Была Шухова… Воспоминание о Шуховой опять вызвало чувство беспокойства, которое вот уже третий день не покидало его. Угрызения совести, которые нет-нет да и тревожили его, пока он был занят подготовкой к докладу, сразу превратились в ощущение личной вины: он, комсомолец, прошел мимо подозрительного факта, подмеченного беспартийным стариком…
Виктор поднялся на четвертый этаж и только хотел позвонить, дверь открылась и на площадку вышел старик в брезентовом плаще, в очках. Виктор отступил, старик прошел мимо.
— Можно к вам, Людмила Ксенофонтовна?
— Заходи, Витенька.
— Я пришел за вашим мнением о моем докладе.
— Чувствую, чувствую…
Шухова остановилась в дверях на кухню.
— Чаевничать будешь?
— Нет, я на пару минут… Вы скажите только.
— Скажу. Доклад хороший. Часто употреблял «между прочим», хотя в повседневной речи не замечала…
— И все?
— Как будто.
Виктор не решался произнести задуманное. Все его планы спутала встреча на лестнице. «Это и есть Мыкалов. Почему же она пускает его к себе в отсутствие мужа?»
— А я подумал, что Николай Петрович приехал, когда вашего знакомого увидел.
— Дальний родственник. Сторожем в парке работает… Любитель поговорить…
Шухова улыбалась. Виктор простился и вышел. «Дальний родственник! Что же в этом особенного, — размышлял он, сбегая вниз по лестнице, — Дядя мог ошибиться…»
— Папаша, вы спите?
Мыкалов приоткрыл глаза. На стене застыла тень дочери.
— Сплю, — буркнул он.
— А мне не спится. Вторую ночь вы не оправдываете ни своих слов, ни моих надежд.
Мыкалов поморщился.
— Что ты хочешь? Днем раньше, днем позже я его откопаю. К чему спешка?
— Может, и искать нечего?
Мыкалов молчал. В висках начало постукивать и дошло до долбежки. «Конечно, нечего», — хотелось выкрикнуть ему, хотелось нагрубить открыто, без подбора слов.
А вопрос прозвучал опять. И он запальчиво бросил:
— Я владелец, хозяин золота… Оставь свои указки при себе. Я пока не свихнулся и не забываю об осторожности. Знаешь ли ты, сколько земли я перевернул. Директор ругался, что, мол, у нас кроты появились…
— Меня не интересует земля, — отчеканила дочь. — Сегодня ночью, в крайнем случае завтра, все должно быть кончено.
Тень исчезла со стены. Хлопнула дверь в комнату. Мыкалов сел на сундук и прокричал:
— В тебе ни капли родственных чувств… Ты жестокая!
Шухова вернулась, остановилась на пороге.
— Пусть так. Хочу предупредить: не вздумайте обмануть, когда найдете золото. Вы мне должны за искалеченную жизнь и заплатите сполна.
«А ты мне нравишься, козочка. Познакомлю-ка тебя с Крошкиным. Пусть он купит твою душу, коли ты ее сама не ценишь. Вся в мыкаловскую породу вышла. Вся…»
Мыкалов повеселел. Как мог ласковее взглянул на дочь.
— Присядь, поговорим.
Шухова кивнула на будильник.
Мыкалов нашарил в кармане очки, надел.