Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Эти люди вместе со мной вышли из окружения.
— Ты? Из окружения? — изумился Бесстужев. — Ты, значит, воевал уже?
— Еще как! — хрипло засмеялся Дьяконский. Но в смехе его не было радости. — Вот видишь, всех к себе привез, нашли вас. А командиров и сержантов в Гомеле на формировочном пункте задержали. Одни рядовые со мной.
— Кадровики?
— Да. И не подведут, можешь быть спокоен. Пороху, как говорится, понюхали. До тошноты.
— Я скажу, чтобы накормили их, разместили. Витька, чертушка, это же замечательно! — ликовал Бесстужев. — Ну, что же мы стоим? Пойдем ко мне!
— Давай лучше вдвоем посидим. Событий столько, будто три года не виделись.
Они, лежа на траве, проговорили до самого рассвета. Виктор рассказал обо всем: как прорывались они из кольца, как погиб комиссар. Не сказал только о смерти Полины. Не мог, не поворачивался язык. Он даже не называл ее имени. Приходилось умалчивать, кое-как связывать концы с концами. Врать он не умел, получалось нескладно. Он злился на самого себя, говорил сухо.
Бесстужев чувствовал в Викторе какую-то скованность, угадывал в его словах что-то недосказанное. И от того, что между ними не возникло той духовной близости, которая существовала раньше, было неприятно обоим. Дьяконский понимал, почему это происходит. А Бесстужев думал, что они давно не виделись и поэтому несколько поотвыкли друг от друга.
Связист принял из штаба телефонограмму: старшему лейтенанту Бесстужеву немедленно явиться на совещание. До штаба было километров пять. Юрию подседлали лошадь. Он ехал и улыбался: связист утверждал, что не ослышался — вызывали именно старшего лейтенанта.
Все объяснилось быстро. Командиры собрались в просторной риге, расселись на старой соломе. Захаров приказал всем приготовить карты. Заговорил негромко:
— Товарищи, сегодня получен приказ о присвоении воинских званий командирам нашей части. Мы хотели торжественно отметить это событие, но обстановка такая, что не до церемоний. Оставим до лучших времен. А сейчас я только зачитаю приказ…
Поздравив командиров и пожелав им успешной службы, Захаров сказал, усмехнувшись:
— Вот так. А меня с сего числа надлежит полагать подполковником. — И, погасив усмешку, продолжал: — Теперь самое главное. Вчера вечером и сегодня ночью немцы в нескольких местах форсировали Днепр.
Командиры задвигались, шурша соломой. Покашливали, переговаривались. Захаров выждал, пока они успокоятся.
— По последним сообщениям, бои идут вокруг Могилева. Немцы обтекают город северней и южней. Не исключена возможность, что их передовые отряды достигнут Прони уже сегодня. Приказываю: подразделения привести в полную боевую готовность, все работы по формированию прекратить, необмундированных отправить в тыл — там ими займутся. Организовать от каждого батальона подвижную разведку на глубину десять-пятнадцать километров… Не забывайте держать регулярную связь со мной… Можете быть свободны… Бесстужеву остаться.
Захарова и Горицвета интересовали люди, которых привел Дьяконский, но интересовали по-разному. Захаров спросил, как Бесстужев намерен использовать их. Старший лейтенант ответил, что сформировал новую роту, добавив к прибывшим мобилизованных. Командиром роты просит назначить Дьяконского.
— Он людей из окружения вывел, ему верят.
— Доверяй, да проверяй, — сказал Горицвет.
— Что
— Не волнуйтесь, старший лейтенант, всем известно, что Дьяконский ваш друг-приятель и вы за него горой.
Бесстужев покраснел, ответил сердито:
— Я сужу о человеке по делам.
— А откуда вы его дела знаете? Он у немцев был.
— Не у немцев, а в окружении. И, к несчастью, в окружение попали слишком многие, — бросил Бесстужев.
Горицвет не заметил горькой иронии в его словах.
— Ну и что — многие. Всех поковырять надо. Чистку сделаем, профильтруем. Я вот с особым отделом свяжусь.
— Поковыряйте, поковыряйте, — сказал разозленный Бесстужев. — Ковыряйте в носу, пока палец не сломается. Только прежде, чем нос чистить, надо бы голову проветрить.
Горицвет сузившимися глазами смотрел на Бесстужева. Захаров, молчавший до сих пор, вмешался:
— Слушай, Горицвет, ведь этот парень вместе с комиссаром Коротиловым был.
— А потом?
— А потом с людьми… Ну вызови бойцов, поговори с ними, если на тебя следовательский зуд напал.
— Это мой долг.
— Вызывай, проверяй, только не сейчас. Скоро бой, ты нервы людям не взвинчивай. И вообще я тебе скажу, дорогой ты мой политрук, сейчас время такое, что людей надо новой меркой мерить. Если человек убивает врага — значит хороший. А тот, который в кусты прячется, тот негодяй, с каким бы ярлыком он ни ходил. Верно?
— Не совсем… — осторожно начал Горицвет, но Бесстужев перебил его:
— Товарищ подполковник, я прошу присвоить Дьяконскому звание младшего лейтенанта. Он достоен. И представить его к награде!
— Нет! — крикнул Горицвет. — Я против.
— Почему? — спросил Захаров.
— Он даже не комсомолец, этот Дьяконский. Был в тылу противника, отец у него расстрелян… Да случись что, нам всем за него головы поснимают.
— Боишься?
— Считаю осторожность необходимой. Ходатайство не подпишу.
— Боишься, — сказал Захаров. — И до чего же привыкли мы сами себя бояться и своих людей по щекам лупить… Своим пощечины легко давать. Без сдачи… А вот немцы — они с автоматами.
— Это ты мне говоришь? — вытянулся Горицвет.
— Нет, подумал вслух… Писарь! — крикнул Захаров. — Быстро подготовьте приказ о присвоении Дьяконскому звания старшего сержанта и о назначении его командиром роты… Вот, — обратился он к Бесстужеву, — это все, что в моей власти. А об остальном поговорим после боя… Если будем живы. Ну, отправляйтесь, — толкнул он Бесстужева в плечо.
Из риги старший лейтенант вышел вместе с Горицветом. Тот шагал сутулясь, быстро переставляя длинные, не гнущиеся в коленях ноги. Вместо прощания сказал строго:
— После боя вызову Дьяконского и человек пять из его компании. Пощупаю их с особистами.
— Кур щупайте, пользы больше, — презрительно бросил Бесстужев, сплюнул и пошел к лошади.
Горицвет что-то крикнул ему вслед, но он не остановился и не оглянулся.
Ехал раздосадованный, без жалости хлестал прутом медлительную кобылу, привыкшую ходить в оглоблях, с грузом, а не под седоком. Кобыла недовольно взбрыкивала. Спешившись возле сторожки, отдал повод связисту. Позвал Дьяконского: