Неизвестные солдаты
Шрифт:
— Внимание! Осталось сорок пять минут! Жизнь или смерть? Выбирайте, жизнь или смерть?!
— Что-то быстро они время считают, — забеспокоился Кулибаба. — Мухлюют, наверно.
— Нет, это у них честно, — возразил сержант. — Прошлый раз ребята по часам проверяли…
Глубоко под землей в обширном подвале горела одна-единственная свечка. Фокин разыскал свободное место и а полу у стены, лег на бок, поджав ноги. Сон не приходил к нему. Хотелось пить. Сухое горло сжимали спазмы, язык был шершавый и горячий. Постепенно наплывало тяжелое полузабытье. Он слышал голоса, чувствовал, как шевелится рядом Кулибаба,
— Тише, — тронул его за плечо сержант.
— Что? — очнулся Фокин.
— Стонешь очень. На другой бок перевернись.
Сашка промолчал. Дышал через рот, чтобы хоть немного охладить горящие сухим огнем горло и десны.
Начался обстрел. В подвале разрывы слышались глухо, чуть вздрагивал бетонный пол. Это было привычно. Фокин снова задремал. Но вот наверху грохнуло очень сильно, даже здесь, на большой глубине, качнулись стены. В подвале разом стих говор, все подняли головы к потолку. Два разрыва, еще более мощные, неслыханные до сих пор, сотрясли подвал; удар был так силен, что в полу возле Сашки появилась трещина — лопнул бетон. В ушах гудело. Кулибаба подолом гимнастерки зажимал нос: у него пошла кровь.
Сверху прибежал кто-то, стуча коваными сапогами по лестнице. Его обступили. Он рассказывал громко, захлебываясь:
— Аж дверь вышибло. Стальную дверь-то! Вот это бомбочка, небось целая тонна!
— Куда попала, видел?
— Ишь ты, хороший какой! Сам поглядел бы попробовал! Я в верхнем подвале сидел, там у ребят, которые ближе к двери, уши полопались. Эти, как их, перепонки…
Минут двадцать продолжались еще наверху взрывы, но таких мощных больше уже не было, и в подвале постепенно успокоились. А едва смолк грохот, от дверей закричали:
— Выходи! По местам!
Сашка выбрался во двор одним из первых и сразу закашлялся. Едкий вонючий дым щекотал горло. Висела в воздухе густая горячая пыль. Дышать было настолько трудно, что некоторые красноармейцы надели противогазы. Фокин глянул на казарму и не узнал ее. Там, где находился их каземат, кучами лежал битый кирпич. Рухнул большой кусок внутренней стены, обвалились перекрытия.
— Вот тебе и прямое попадание, — покачал головой сержант. — Правда, значит, тяжелую бомбу кинул.
— Куда теперь нам? — жался к Фокину ошеломленный Кулибаба, у которого все еще сочилась тонкой струйкой кровь из носа. — Где мы теперь будем-то, а?
— Тут и будем, — упрямо произнес Сашка. — В развалинах места много, всем хватит.
Во время бомбежки через реку поодиночке переправилось несколько немецких автоматчиков. Они укрылись в воронках на берегу Мухавца, среди уцелевших кое-где кустов, зарослей лопухов и крапивы. Надеялись ночью без шума пробраться в казематы, уничтожить русских пулеметчиков, открыть дорогу своим. Но красноармейцы уже привыкли ко всяким штучкам. Сашка, внимательно осматривая берег, заметил, как чуть-чуть шевельнулись голые ветки кустарника возле самой воды. Минут десять держал наготове автомат, не сводя глаз с этого места. А когда вновь шевельнулись кусты, дал длинную очередь. Над воронкой
— Ну вот, еще одним гадом меньше, — сказал Сашка, откладывая автомат. — Это тебе, Кулибаба, не тот тощий фриц, которого ты подвалил утром. Это такой дуб, из которого двух твоих сделать можно.
— В такого попасть легче.
— Ха, умник! Он же в яме лежал! Только лишь один квадратный сантиметр задницы наружу торчал. В этот сантиметр я и врезал… И учти, что это уже шестой мой крестник, каких я наверняка пришил, самолично и при свидетелях. А тех, что в общей свалке, я не считаю. Ты вот, Кулибаба, парень грамотный, десятилетку кончил. Потому я с тобой и знакомство вожу. У меня все друзья образованные, с неграмотными мне жить скучно. Так вот ты и скажи, если каждый из нас по одному немцу убьет, сколько мы их тут положим. Батальон?
— Побольше. Может, даже полк.
— Вот об этом я и толкую, — поднял Сашка указательный палец. — Это если по одному. А у меня уже шестой. Сержант пятерых отпел. А сколько нас таких! За каждого нашего, какого они тут убили, мы уже рассчитались, теперь аванс даем. Патронов нам побольше, воды да курева — мы тогда на год вперед счет им откроем.
— Газет бы еще, — сказал Кулибаба. — «Комсомольскую правду».
— Верно, — весело прищурился Фокин. — А то цигарки крутить не из чего. Первое время немцы хоть листовок много бросали, а теперь без ихней бумаги совсем швах.
— Газету хорошо бы, — буркнул молчаливый сержант-пограничник. — Узнать, где что делается.
— Без газет и без жратвы воевать все-таки можно, — сказал Сашка. — Недели две, а то и три протянем.
— А потом? — спросил Кулибаба.
— Потом к своим пробиваться.
— Где они, свои-то?
— Не уйдем, — хмуро сказал сержант. — Немцы обложили — мышь не проскочит. Нечего зря брехать. Держись, пока два патрона останутся, а потом крышка.
— Почему два?
— Один — если какой сукин сын сдаваться пойдет. А второй для себя.
— Я сам не смогу, — тихо промолвил Кулибаба.
— Ничего, — покровительственно сказал сержант, — Товарища попросишь.
У Кулибабы дернулись узкие плечи.
— Бросьте вы похоронный марш играть, — вмешался Сашка. — И что это за народ, все им надо в завтрашний день заглядывать. К тому времени нас может убьют каждого по два раза, а потом еще снарядами на куски разорвет. Живы — ну и радуйтесь потихоньку. Мне вот от голода брюхо свело.
— Обед я получил. — Сержант вытащил из кармана носовой платок, развязал узелок. Крупный, подмоченный и набухший горох оказался в нем. — На троих две пригоршни старшина дал.
— Эх, жизнь! — вздохнул Сашка. — А ведь я, ребята, дома по две сковородки картошки с салом за один присест съедал. С соленым огурцом… И не ценил.
Сержант разделил горох на три равные части. Взял горошину, положил в рот. Катая ее языком, сказал:
— Ночью полезу к немцу, который у пня валяется. Он с ранцем. Галеты небось у него.
— Смотри, место пристреляно. Утром попробовал один парень, и сам теперь там лежит.
— Я осторожно.
Горох был влажный и немного освежал рот. Каждую горошинку Сашка жевал медленно, чтобы продлить удовольствие.