Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.
Шрифт:
Так то-с! Вот тебе и «Страна Багровых Туч». На днях пойду к Сашке и как следует, поподробнее изучу эту рукопись.
<…>
Младший брат развлекается, занимается наукой (астрономией — о чем в школьные годы мечтал АН). Старший — «снимает остатки», отправляется в командировку, читает лекции… Без малого восемь тысяч километров между ними. Но по-прежнему их объединяет желание писать, сочинять и — что, может быть, в этот момент наиболее важно — обмениваться планами на будущее и рассуждать о написанном.
А. Стругацкий и военный журналист В. Ольшанский. 1953. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.
Капитан
Первый привал перед восхождением на Авачинский вулкан. (А. Стругацкий — 6-й слева.) 10.08.1952. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.
Второй привал перед восхождением на Авачинский вулкан. (А. Стругацкий — внизу справа.) 10.08.1952. Фото Г. Берникова из архива Л. Берниковой.
У кратера Авачинского вулкана. 10.08.1952. Фото А. Стругацкого из архива Л. Берниковой.
Г. Берников перед входом в ДОС (дом офицерского состава). 1953. Фото из архива Л. Берниковой.
Капитан Дин Футан. 1948.
Фото из архива его внука В. Орлова.
Елена Воскресенская (Стругацкая). Ок. 1965. Фото из архива Б. Клюевой.
Б. Стругацкий. 1945-46. Фото из архива Б. Стругацкого.
Б. Стругацкий с телескопом Максутова.
Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий на фоне Эльбруса. Северный Кавказ. 1960.
Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий на веранде астрономической станции.
Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий на веранде астрономической станции.
Северный Кавказ. 1960. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий и Ю. Чистяков. Лабораторный корпус ГАО
Ок. 1959. Фото Л. Камионко.
Н. Свенцицкая, знакомая Б. Стругацкого со студенческой скамьи. Конференц-зал ГАО. Октябрь 1957. Фото Л. Камионко.
А. Копылов, друг Б. Стругацкого
Начало 1960-х. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий перед табулятором в 18-й комнате Восточного корпуса ГАО.
Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий у машины для сортировки перфокарт,
18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий занимается коммутацией (программированием) табулятора,
18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Коммутация была удачной, результат получен. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий за черновиком ПНВС, 18-я комната. Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий на фоне оптических стендов, 18-я комната.
Ок. 1962. Фото Л. Камионко.
Б. Стругацкий с супругой перед лабораторным корпусом ГАО.
Ок. 1965. Фото Л. Камионко.
1954
И вот, только читатель начал привыкать, что уже попадаются и сохранившиеся письма БНа, как переписка исчезает вообще. На целый год.
Конечно, переписка не прерывалась. Братья продолжали друг другу писать. Так же часто. Так же подробно. Но писем за этот год не сохранилось вообще.
Аркадий всегда был человеком необычайно увлекающимся, энергичным, что называется — «заводным». Мир для него с детства был исполнен загадок, тайн, сверкающих истин, и никакие, самые жуткие, условия жизни не способны были отбить у него эту жажду искать и знать. Вот представьте: загнали его служить на край света — Петропавловск-Камчатский, воинская часть, рубеж сороковых-пятидесятых, мертвый, совершенно купринский мир — скука, пьянство, жизнь в землянке, никаких развлечений, никакой работы — он дивизионный переводчик с японского, но японцев поблизости нет и не предвидится… (Потом, правда, его откомандировали в распоряжение пограничников, и работа нашлась — допрашивать рыбаков, попавших в наши территориальные воды, — но это уже годы спустя, в конце службы.) И вот там, в этом богом забытом мире, сидит в своей землянке лейтенант Стругацкий и при свете керосиновой лампы самозабвенно изучает теорию отражения — по Ленину и по Тодору Павлову! А какие свирепые письма он мне оттуда писал — требовал информации, больше, новейшей, самой подробной, по астрономии (я стал уже студентом тогда), по физике, и что нового в литературе, особенно в фантастике, и какие новые песни сейчас поют, и какие читают новые стихи…
Сам же БН в это время вел студенческую жизнь. Обычную студенческую жизнь. Как все.
Споры с друзьями-студентами. Компания ребят — очень умненьких, очень начитанных, очень интеллигентных… Полные идиоты! (Поскольку речь идет о политике.) «Если вдруг заболеет товарищ Сталин, — говорили мы друг другу, покачиваясь со стаканом, как сейчас помню, хереса в руке, — что важнее? Здоровье товарища Сталина или моя жизнь?» И это — на полном серьезе! Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль шутить на такую тему, могли бы просто побить. Один только среди нас был умный человек — потому, наверное, что его родители были неизвестно где. (Странные такие родители — они как бы и были и, в то же время, их как бы и не было.) Он-то все понимал и не уставал повторять: «Ну что ты вопишь, как больной слон? Тише! Что вы орете на весь Ломанский! Тиш-ш-ше!..» (Отчетливо помню, я был уверен: он просто боится, чтобы мы своим ором не беспокоили сварливых соседей за стеной.)