Неизвестный Мао, Чжан Юн

Неизвестный Мао

на обложку

Чжан Юн

Шрифт:

Большинство сбежавших дезертировали, как правило, после отбоя, поэтому, кроме обычных караулов, мы расставляли в лагере еще и тайных часовых… Некоторые из нас незаметно привязывали ненадежных на ночь к себе.

Некоторые из нас, командиров, были в таком отчаянии, что прибегли к старой японской методе удержания рабочих — на ночь у солдат отнимали штаны и запирали в штабе».

Но дезертировали даже и надежные кадры.

Командир одной из дивизий, переведенных из Шаньдуна в Маньчжурию, 15 ноября 1945 года докладывал Мао, что за счет «дезертиров, отставших и больных» он потерял 3 тысячи человек из 32 500, которых он привел на место назначения. Ранее командир другого соединения докладывал: «Только за последнюю ночь из расположения бежали больше 80 человек». В одной части дезертирство достигло 50 процентов, и из 4 тысяч солдат в ней осталось не более 2 тысяч. Местные маньчжурские новобранцы тоже пускались в бега, когда узнавали, что воевать

им придется с правительством Гоминьдана. За десятидневный период с конца декабря 1945 года по начало января 1946 года к националистам, по собственной статистике красных, перебежали более 40 тысяч человек. Хотя войска КПК по численности превосходили армию Гоминьдана и были хорошо вооружены японским оружием, они едва умели держать в руках это оружие.

* * *

Первый заместитель Мао Лю Шаоци предвидел, что красные не смогут выбить Чана из Маньчжурии. Он придерживался иной стратегии, нежели Мао. Пока этот последний был в Чунцине, Лю инструктировал деятелей КПК в Маньчжурии сосредоточить внимание на организации надежных баз на границе с Россией и ее сателлитами, где войска могли бы пройти обучение и подготовиться к ведению современной войны. 2 октября 1945 года он издал следующий приказ: «Не развертывайте основные силы на проходе в Маньчжурию, чтобы преградить дорогу Чану, но сосредоточьте армию у границ с СССР, Монголией и Кореей и надежно там окопайтесь». Кроме того, Лю приказал красным готовиться к оставлению крупных городов и строить базы в сельских местностях, прилегающих к этим городам.

Но когда Мао вернулся в Яньань из Чунцина, он взял верх над Лю. 19 октября 1945 года он приказал концентрировать основные силы у прохода в Маньчжурию и на крупных железнодорожных узлах. Мао с нетерпением ждал, когда сможет взять под контроль всю Маньчжурию, как было сказано в новом приказе. Но армия Мао не была готова к его выполнению.

Отношение Мао к собственной армии можно по многим признакам назвать отчужденным. Он никогда не пытался лично воодушевить своих солдат, никогда не встречался с войсками в тылу. Он вообще не заботился об армии. Многие солдаты, отправленные в Маньчжурию, заболели малярией. Для того чтобы протащить этих больных, находящихся в лихорадке, многие сотни километров, их ставили между двоими здоровыми, которые, привязав их к себе за пояс веревкой, волокли по дороге. Раненых солдат Мао приказывал оставлять в деревнях на попечении крестьян, которые сами балансировали на грани голодной смерти и не имели никакого доступа к медицинской помощи [84] .

Когда два года спустя Мао настоял на отправке больших сил в глубь занятой националистами территории, командиры спрашивали, что произойдете ранеными вдали от баз. Мао отвечал с неподдельной жизнерадостностью: «Это очень легко. Оставляйте их на попечение масс».

Состояние армии ясно показывало, что в течение ближайшего времени Мао не стоит рассчитывать на победу, и Сталин не замедлил вмешаться. 17 ноября 1945 года, после того как армии Чана в результате стремительного натиска овладели Южной Маньчжурией, Чан заметил, что «отношение русских внезапно изменилось». Они приказали КПК очистить города, положив тем самым конец надеждам Мао немедленно сделаться хозяином Маньчжурии и одержать полную победу в национальном масштабе.

Сталин понимал, что это решение повергнет Мао в отчаяние, поэтому он решил подсластить пилюлю и подбодрить председателя. 18 ноября из Москвы пришла телеграмма: «Мао Аньин просит вашего разрешения вернуться в «41» [41 было кодовое наименование Яньаня]». Сталин наконец возвращал Мао сына. Это была хорошая новость для Мао, но этот жест нимало не помогал ему захватить Маньчжурию. Последовали отчаянные мольбы к русским и бесполезные приказы армии держаться изо всех сил. Когда из Москвы не последовало никакого ответа, а армия не смогла выполнить бессмысленный приказ, Мао слег с тяжелейшим нервным срывом. 22 ноября его перевели из Цзаоюани в элитную клинику, выбросив оттуда предварительно всех находившихся там больных. В течение многих дней он был не в состоянии встать с постели; кроме того, за все дни он ни на минуту не сомкнул глаз. Он лежал в кровати, дрожа всем телом, руки и ноги периодически сводило судорогами, тело постоянно покрывалось холодным потом.

Подумав, советник и помощник Мао Ши Чжэ предложил обратиться за помощью к Сталину. Мао согласился, и Ши отправил Сталину телеграмму, тот откликнулся немедленно, предложив прислать врачей. Мао принял предложение, но через два часа он передумал, видимо испугавшись предстать перед глазами Сталина в таком беспомощном виде. Он попросил Ши подождать, но ответная телеграмма уже ушла.

Буквально за несколько дней до этого Сталин отозвал лечившего Мао врача из ГРУ доктора Орлова, который покинул Китай

вместе со всей миссией ГРУ в Яньане. Орлов пробыл в Китае три с половиной года без отпуска, но, когда он прибыл в Москву, Сталин тотчас отправил его обратно к Мао. Несчастный Орлов вернулся в Китай 7 января 1946 года вместе со вторым врачом, сотрудником ГРУ Мельниковым. Они осмотрели Мао, не нашли у него ничего серьезного, объясняя его состояние умственным истощением и нервным потрясением. Мао посоветовали поменьше работать самому, больше гулять и дышать свежим воздухом. Орлов вскоре сам почувствовал, что близок к нервному срыву, и попросил разрешения вернуться домой. Но тщетно.

В одном самолете с врачами прилетел сын Мао, Аньин, которому Сталин на прощание лично подарил пистолет с дарственной надписью. Прошло восемнадцать лет с тех пор, как Мао в последний раз видел своего сына, которому было тогда четыре года, когда Мао, оставив жену Кайхуэй и троих других сыновей, начал карьеру революционера-нелегала. Теперь Аньин превратился в красивого молодого человека двадцати трех лет. Обняв сына на аэродроме, Мао воскликнул: «Как ты вырос!» В тот же вечер Мао написал благодарственное письмо Сталину.

Мао выписался из больницы и переехал в главный штаб армии, в красивое поместье, носившее название Пионный Павильон. Павильон утопал в саду пионов, где росли очень пышные, истинно китайские сорта этих цветов. К этому великолепию любивший растительность номинальный главнокомандующий вооруженными силами Чжу Дэ и его штаб добавили персиковый сад, пруд с рыбками и баскетбольную площадку. Мао проводил с Аньином много времени; очень часто они сидели, беседуя, за большим квадратным каменным столом во дворе глинобитного дома, стоявшего в непосредственной близости от глубокого личного бомбоубежища Мао. Один из постоянных партнеров Мао по игре в маджонг и в карты заметил, что Мао очень трепетно и с большой любовью относился к сыну. Здоровье Мао постепенно улучшилось. К весне он поправился окончательно.

Больше всего председателя успокаивало то, что большая часть Маньчжурии оставалась в руках коммунистов. Сталин продолжал контролировать положение в провинции, хотя обещанные им три месяца уже давно истекли, и в города были допущены только штабы националистов без войск. И хотя коммунистам пришлось вывести свои организации из крупных городов, они прочно обосновались на огромных просторах сельской местности.

Русские армии покинули Маньчжурию только 3 мая 1946 года, почти через десять месяцев после своего прихода. Для того чтобы максимально повысить шансы КПК на взятие власти, порядок и расписание вывода войск до последнего момента держались в тайне от националистов. В то же время эти вопросы согласовывались русскими с КПК, с тем чтобы последняя могла завладеть имуществом и крупными городами, куда она к тому времени вернулась. Мао снова приказал своей армии занять ключевые города вдоль железнодорожной магистрали и «держаться, невзирая на жертвы», обороняя эти города, «как Мадрид», взывая к памяти героической обороны этого города во время гражданской войны в Испании.

Заместитель Мао Лю Шаоци снова проявил осторожность, предупреждая, что красные не готовы остановить армию Чана и что большую часть городов следует заранее оставить. Маньчжурский командующий Линь Бяо тоже предупреждал Мао, «что вероятность удержать города мала», и предложил, чтобы стратегия заключалась в «вытеснении вражеских сил, а не в обороне городов». Он соглашался с Лю Шаоци в том, что приоритет следует отдавать организации баз в сельских местностях. Но Мао настоял на том, чтобы армия «стояла в городах насмерть» [85] .

С тех пор коммунисты всячески культивировали и пропагандировали идею о том, что заслугой Мао стала стратегия «окружения городов со стороны сельской местности» и «направленность на вытеснение противника, а не на оборону или захват городов». В действительности первая идея принадлежала Лю Шаоци, Мао яростно ей противился, и только практическая необходимость вынудила его в конце концов согласиться с ней; вторая же идея принадлежала Линь Бяо.

Однако следующие сражения показали, что его армии по боеспособности пока не идут ни в какое сравнение с войсками Чана. В течение нескольких недель после ухода русских националисты захватили все крупные города Маньчжурии, за исключением Харбина, расположенного ближе других к русской границе, а силы коммунистов были близки к полному коллапсу. Они в беспорядке отступали на север, подвергаясь бомбардировкам с воздуха, преследованию танков и моторизованных соединений. Политический комиссар в штабе Линь Бяо позднее признал, что «вся армия распалась» и впала в состояние, как он выразился, «полной анархии». Один офицер вспоминал, что они бежали, преследуемые националистами, беспрерывно в течение сорока двух дней. «Это действительно было настоящее паническое бегство…»