Некрасова Л. День рождения
Шрифт:
И Мака улыбалась Ленину, как старому доброму знакомому, узнавая его большой высокий лоб, его добрую улыбку.
Цвели все фруктовые деревья, цвела и благоухала вся долина, жужжали круглые пчелы над белыми садами, майские жуки влетали в открытые окна.
Пришел май, большой праздник Первого мая.
По узким улицам деревни загромыхали широкие повозки-мажары. В них сидели нарядные женщины, веселые ребятишки. Из одной деревни в другую ехали на мажарах гости. На одной улице две мажары встретились, зацепились колесами и не смогли разъехаться.
Гости
Из труб валил дым. Всюду пахло жареной бараниной и терпким вином.
Где-то за домами притоптывал барабан. Глухо тарахтел бубен. Взвизгивали тонкие дудки и скрипки. Музыканты-чалгиджи собрались на поляне, и на зеленой траве, усыпанной цветами, как на ковре, танцевала молодежь и старики.
Учитель татарской школы — мехтебе — и дедушка вместе со своими учениками украшали школу. Уже целые охапки цветов стояли в кувшинах на окнах и на столах. Уже пышные венки и гирлянды спускались с потолка на белые стены. На эти гирлянды ушли все собранные цветы. А нужны были еще цветы, чтобы украсить портрет Ленина.
Маленькая Айша, с двенадцатью рыжими косичками, в круглой шапочке с монетками, потянула Маку за платье.
— Пойдем в старый сад, я знаю, где растут пионы. — За большими ореховыми деревьями, за старым виноградником, в густых кустах притаились розовые пионы. Они были такие большие, что стебли сгибались под тяжестью цветов; они были такие душистые, что пчелы со всего сада прилетали к ним.
Мака и Айша сорвали все пионы.
— Давай сложим их покрасивее, — сказала Мака, и они положили на траву тяжелые прохладные цветы.
Вдруг шорох раздался за кустами. Девочки насторожились.
Чей-то голос пробасил:
— Ну, так как же, Мустафа? Пойдем?
— Это Борька, — шепнула Мака.
— Тише, — дернула ее Айша. — Мустафа и Борька. Давай послушаем, куда они пойдут.
Мака затаила дыхание. У Айши глаза стали совсем круглые.
— А я-то что там буду делать? — сказал Мустафа.
Затрещали ветки, это мальчики сели.
— Не могу же я один идти… Мне нужен слуга, мне нужен денщик. Вместе будем сражаться за веру, царя и отечество. — И Борька хлопнул Мустафу по спине.
— А если царь будет, у нас опять землю отнимут? — сказал Мустафа.
— Ну, у других, может быть, и отнимут, а у вас не отнимут, я скажу матери, чтобы она вам оставила землю. Конечно, если ты пойдешь со мной. Ты подумай. Нам дадут военную форму, галифе, револьвер, золотые погоны… Мы будем добровольцами. Будем защищать родину от большевиков. Я буду офицером, а ты будешь моим денщиком, — захлебывался Борька.
— Это большевики нам дали землю, — тихо сказал Мустафа.
Борька рассердился:
— Дурак, подумаешь, большевики!.. Моя мать сама вам дала бы эту землю, если бы вы хорошенько попросили. Очень нужно
Мустафа молчал.
— Ну, так пойдем? — не мог успокоиться Борька. — Деньги я у матери в ящике взял, сто рублей. На дорогу нам хватит. Подумай только, дадут нам военную форму, галифе, сапоги…
— А когда? — спросил Мустафа.
— Завтра утром. Я вылезу в окно, когда все будут еще спать. Они подумают, что я пошел гулять, а когда начнут беспокоиться, мы уже будем далеко. Вечером мать соберется молиться богу, полезет в свой молитвенник и увидит мое письмо. Ну, подумай!
Опять затрещали сучья, трава зашуршала под ногами, зашумели ветки, раздвигаемые мальчиками. Шаги, удаляясь, замолкли.
— Я скажу дедушке, — поднимая влажные цветы, решила Мака. Айша засмеялась.
— Борька трус. Он гусей боится. Он крабов боится. Как же он воевать пойдет? Такой толстый, такой трусливый…
А в школе их уже ждали, все уже было готово к празднику, и Мака совсем забыла и про Борьку и про Мустафу.
К школе пришел большой барабан — думбало, и тонкие две палочки весело тарахтели по его плоскому животу.
Барабанщика совсем не было видно за барабаном, видны были только его ноги. Ноги приплясывали, отбивая такт. Праздник не кончился, даже когда село солнце. Из-за горы поднялась луна вместо большого фонаря и осветила праздничную деревню.
На следующее утро к дедушке прибежал муж Анны Ивановны:
— У вас не было Бори? — спросил он. От волнения он стал совсем желтым. Волосы на голове у него торчали. Белые туфли были запачканы травой. Видно было, что он спешил и бежал, не выбирая дороги, прямо через виноградник.
— Нет, — удивился дедушка. — Он у нас никогда не бывает.
— Ребенок пропал, — простонал лысенький муж Анны Ивановны. — Его нет с самого утра. Анна Ивановна совсем заболела, лежит, стонет. Я не знаю, что делать, где искать ребенка. Не понимаю. Не понимаю. — И он схватился за голову.
— А я понимаю, — сказала Мака. — Он ушел с Мустафой сражаться за веру, царя и отечество.
Глава XIX. Мустафа — слуга офицера
По дороге мимо дома промаршировал отряд немецких солдат. Мака сразу узнала эти железные каски, эти невидящие, холодные глаза. Серо-зеленая форма, короткие винтовки, темные круглые каски — все было такое же, как там, в Орше, когда они ехали к дедушке.
Сейчас же вслед за отрядом немецких солдат прошел отряд белогвардейцев.
Офицер с красным лицом громко вскрикивал:
— Ать-два, ать-два!
Один солдат чуть-чуть отстал, нагнулся, поправил обмотки. Офицер набросился на него.
— Равняйся! Серая скотина! Распустились!
И он с размаху ударил солдата по лицу.
В школе валялись разбитые парты и скамейки. Пустая темная рамка стояла в углу. Портрет Ленина дедушка вынул из рамки и унес домой. Красный флаг дедушка скатал в трубочку и спрятал.