Некрологи
Шрифт:
Я не собираюсь пересказывать всю историю, которую она рассказала мне, сидя на диване, держа в одной руке руку Кэти, а во второй — салфетки «Клинекс». Если только вы не жили в одном из семи мест в этой стране, куда не добрались средства массовой информации, вы слышали её раньше. Все, что вам нужно знать, это то, что родители Пенни погибли в автокатастрофе, и она с сестрой были увезены дядей Амосом и тетей Клавдией. Тетя Клавдия отказывалась слышать любой негатив, сказанный о ее муже. Ну а остальное вам должно быть понятно.
Я захотел сделать это. И не только потому, что рассказ был ужасен. И не потому, что парней, вроде дяди Амоса нужно
Когда она закончила, я спросил:
— Ты клянешься Богом, что твой дядя действительно делал это?
— Да. Вновь и вновь и вновь. Когда он стал достаточно стар, чтобы иметь детей, он заставлял нас становиться на колени и использовал наши… — она не закончила это. — И я уверена на сто процентов, что он проделывал это не только со мной и Джесси.
— И его ни разу не поймали.
Она яростно покачала головой, ее черные волосы метнулись из стороны в сторону.
— Хорошо. — Я достал из портфеля свой iPad. — Но тебе придется рассказать мне о нем.
— Я могу сделать лучше.
Она вытянула свою руку из руки Кэти, и взяла самый уродливый кошелек из тех, которые я когда-либо видел на витринах магазинов, продающих секонд-хэнд. Из него она достала помятый лист бумаги, весь в пятнах от пота, ветхий и полупрозрачный. Там был текст, написанный карандашом. Только ребенок мог написать такие каракули. Заглавие гласило Амос Каллен ЛЭНГФОРД: его некролог.
Жалкое подобие мужчины, который неоднократно насиловал маленьких девочек, умер медленно и мучительно от многих видов рака мягких частей своего тела. В течение последней недели, гной хлыстал из его глаз. Ему было 63 года, и в предсмертный час, его крики и мольбы о дополнительной дозе морфина, наполнили дом…
Там было еще. Много чего. Почерк был детским, но ее словарный запас был потрясающим, и этот небольшой некролог был лучше, чем все, что она когда-либо написала для «Неонового цирка».
— Я не знаю, сработает ли это, — сказал я, пытаясь вернуть лист бумаги обратно. — Я думаю, что должен написать его сам.
Кэти сказала,
— Попытка — не пытка, не так ли?
Я предположил, что нет. Глядя прямо на Пенни, — я сказал,
— Я даже никогда не видел этого парня, и ты хочешь, чтобы я убил его.
— Да, — сказала она, и теперь она выдержала мой взгляд прямо и открыто. — Это все, чего я хочу.
— Ты уверена?
Она кивнула.
Я сел за маленький домашний стол Кэти, положил рукописный некролог Пенни рядом с моим iPad, открыл пустой документ, и начал перепечатывать. Я сразу понял, что это сработает. Чувство силы было мощнее, чем когда-либо. В смысле прицеливания. Я бросил заглядывать в листок после второго предложения, и просто скользил по экранной клавиатуре, начал с основных моментов, и закончил это фразой: поминающие —
Обе женщины уставились на меня.
— Сработает ли это? — спросила Пенни, и тут же ответила сама. — Конечно, сработает. Я почувствовала это.
— Я думаю, что уже сработало. — И обращаясь к Кэти. — Попросишь меня сделать это еще раз, Kэти, и я напишу твой некролог.
Она попыталась улыбнуться, но я видел, что она была напугана. Я и не думал этого делать (по крайней мере, я не думал об этом тогда), поэтому я взял ее за руку. Она вскочила, отстранилась от меня, но руку не отняла. Кожа была холодной и липкой.
— Я шучу. Плохая шутка, я знаю. Но этому надо положить конец.
— Да, — сказала она, и шумно сглотнув, выдавила еще одно слово. — Безусловно.
— И никаких россказней. Никому. Никогда.
В очередной раз они согласились. Я начал приподыматься, и тут Пенни прыгнула на меня, сбив обратно в кресло и почти повалив нас обоих на пол. Обняла не нежно; это скорее был захват тонущей женщиной шеи своего горе-спасителя. Она была жирной от пота.
— Благодарю тебя, — прошептала она. — Спасибо, Майк.
Я ушел, не прощаясь, и не сказав им больше ни слова. Я не мог дождаться, когда выберусь оттуда. Я не знаю, съели ли они принесенную мной еду, но очень сомневаюсь в этом. Беспредельное удовольствие, поцелуй-меня-в-задницу.
Я не спал той ночью, и не мысли об Амосе Лэнгфорде не давали мне уснуть. У меня были другие причины для беспокойства.
Это была вечная проблема наркомании. Я оставил Кэти в квартире, пообещав, что никогда больше не воспользуюсь той страшной силой, но это было обещание, которое я давал себя и раньше, и я не был уверен, что смогу сдержать его, потому, что каждый раз, когда я писал некрологи на живых, желание сделать это еще раз только крепчало. Это было похоже на героин. Попробуйте его один или два раза, и вы не сможете остановиться. Через некоторое время вы начинаете понимать это. Возможно, я еще не дошел до этого состояния, но уже был на краю пропасти, и знал это. То, что я пытался донести до Кэти, было абсолютной истиной — это необходимо прекратить, пока я еще мог это сделать. Предполагаю, что было еще не слишком поздно.
Вторая, не такая уж мрачная, но тоже достаточно плохая. Как-то в метро, по пути домой в Бруклин, мне на ум пришла известная фраза Бена Франклина: двое могут хранить секрет, если только один из них мертв. А было уже три человека, которые знали об этом, и я не собирался убивать Кэти и Пенни из-за этих некрологов, что означало — опасный секрет был в их руках.
Они будут хранить его какое-то время, в этом я был уверен. Пенни будет особенно заинтересована в этом, если ей позвонят утром, сообщив, что старый добрый дядюшка Амос преставился. Но время ослабит табу. И был еще ряд факторов. Они обе были не просто журналистами, а корреспондентами «Неонового Цирка», и это значило, что секреты были их бизнесом. И еще секс. Секс мог не вызывать привыкание, как привычка убивать людей некрологами, но это была своя сильная тяга, и я хорошо это знал. Рано или поздно будет бар, много выпивки, и тогда…