Некромант . Трилогия
Шрифт:
Торговец опять застонал. Тихо-тихо, и очень жалостливо. Осси открыла флягу с тоником и, смочив заготовленную тряпицу, промокнула живительной влагой губы. Потом еще и еще.
«Надо с ним что-то делать, — подала голос Хода. — Две души в одном теле… Плохо это…»
Осси кивнула:
– Да уж… нехорошо… Делать… А что тут сделаешь? — Осси задумалась — для изгнания непрошенного и незваного гостя нужен был ванг-ламар — пустой сосуд, вот только где его тут искать и сколько это времени займет…
Сосудом этим должен был стать мертвец. Причем не абы какой, а только что преставившийся и испустивший дух. Тогда после
Жаль только свежих мертвецов в обозримом пространстве, что-то не наблюдалось. Всегда, вот так… когда нужно — так нету…
Впитав немного спасительной влаги, Иффа то ли успокоился, то ли мягко соскользнул в беспамятство, но стонать, во всяком случае, перестал и затих. То ли жив, то ли нет — поди разбери. Отодрав от груди страдальца прилипшего к ней целителя, леди Кай встряхнула его несколько раз, глянула на просвет, и, убедившись, что еще немного силы в нем осталось, вернула обратно. Целитель распластался на ране, скрыв ее под собой полностью, после чего, выпустив два бледных немощных отростка, прилепился к вискам торговца. Чуял, значит, что не все там ладно… Жаль, только помочь ничем не мог. Не в его, как говорится, компетенции…
Короче, нужен был мертвец. Здесь и сейчас. Немедленно. Иначе, на Иффе можно было ставить жирный крест, а замечательные оранжевые порты на лямках передавать наследникам. Искать их леди Кай, впрочем, совсем не хотелось, и уже только поэтому за жизнь страдальца следовало побороться…
Тишина тем обычно и дорога, что ее никогда не бывает много. Не было ее много и на этот раз. Не успел затихнуть в забытье Иффа, как…
– Что это? Ты слышишь? — Осси подняла голову.
«Да нет, вроде… А что?»
Осси продолжала прислушиваться. Даже дышать перестала. Только сердце глухо колотилось в груди, барабаном отдаваясь в ушах.
Звук повторился.
– Вот, слышишь?
«Теперь слышу, — подтвердила Хода. — Вроде… Вроде плачет кто-то…»
– Плачет? Что за… — Осси сорвалась с места, и через миг ее сапоги уже грохотали по лестнице.
Вернулась она быстро. Очень быстро. И лица на ней не было.
То есть, оно, конечно, было, но белое как мел. Как давеча луна над площадью оно бледное было. Даже еще бледнее… А глаза — больше чем у ларонны и полны расплескавшегося в них ужаса.
В руках она держала кулек. Извивающийся и орущий. На крик, захлебываясь и не переставая.
– Вот, — Осси продемонстрировала сверток Ходе. — Ребенок… В родительской постели был. В одеялах…
«Мальчик? — Поинтересовалась Хода.
– Не знаю, — пожала плечами Осси. — Не смотрела. Да какая разница — мальчик, девочка… Там кровь. Все в крови. Одеяло, подушки… На полу… В другой комнате тоже… Кровь. Всюду кровь… — Голос ее срывался на крик, а губы дрожали. — Это… Это что же? Это я?
Хода шумно засопела, как делала всегда, когда вопрос ей не нравился, и отвечать на него ей не хотелось. Иногда и не отвечала. Но не на этот раз.
«Ну, как бы это помягче сказать… Ты. Но, в то же время, — не ты»…
Дорога к мельнице была недолгой. Два поворота, подъем и вот они уже стояли на лысой и плоской как стол вершине скалы, а перед ними за невысокой оградой
На широком чисто выметенном дворе помимо самой мельницы с лениво ползущим и раза в три превышающим приземистую постройку колесом, и добротного, сложенного из аккуратных — одно к одному — бревен, дома, расположилось еще с полдюжины больших и малых строений, служивших местным обитателям и хлевом, и амбаром, и бог его знает, чем еще. В общем, спрятаться тут было — раз плюнуть, а значит, что выбор Осси сделала верный и пришла, соответственно, тоже куда надо.
Впрочем, нарадоваться на себя Осси не успела. И восхититься своей проницательностью и смекалкой тоже, потому как судьба, решив видимо, что подопечная ее передохнула уже достаточно, а расслабилась — так и вообще сверх всякой меры, спокойный и размеренный ритм жизни сломала просто на раз, и события дальше развивались быстро, непредсказуемо и совершенно неуправляемо.
Причем, началось все довольно невинно и вообще — безобидно. Если только можно назвать невинной и безобидной лохматую оскаленную морду здоровенного пса, показавшуюся из будки в которой, не особо стесняя друг друга, вполне могли бы разместиться пара-тройка гвардейцев его величества.
Тактические установки этой зверюги были просты и незатейливы как сахарная кость, которую, правда, еще предстояло заработать, а потому мгновенно оценив оперативную обстановку и классифицировав ее как подлое и вероломное вторжение, пес прямо с места — из той самой будки — рванул в наступление. И ладно бы наступал он тихо, в том смысле, что — беззвучно. Так нет же — чудовищных размеров волкодав летел прямо на Осси, оглашая всю округу громоподобным лаем, поднявшим птиц с окрестных деревьев и здорово разозлившим Мея. А может, он просто собак не любил… По старой, как говорится, памяти.
Как бы то ни было, но непримиримые уже по одному своему рождению враги столкнулись в центре двора, причем схватка их была недолгой — скоротечной, как лучший миг бренной жизни, вспомнившийся перед смертью. И ею же она и закончилась. Неравные изначально были силы, но глупая кудлатая псина этого не знала, и понять вовремя не смогла. А когда поняла, то было для нее уже слишком поздно…
Мей стоял над поверженным противником в своей излюбленной позе — то есть, прямо над ним, слегка склонив голову на бок, и скалился уже просто так — не по злобе, а от удовольствия и предвкушения. Примеривался, в общем, к новой голове. А из прокушенного горла волкодава прямо в песок, обильно питая сухую землю и превращая ее в бурую жижу, стекала яркая алая кровь.
Легкий проказный ветерок, сорвавшийся с гор, подхватил терпкий запах истекающей жизни и мягкой своей ладошкой мазнул прямо по лицу стоящей поодаль девушки. Этого нежного почти незаметного движения было достаточно, чтобы сорвать в мозгу молодой вампирши все с таким трудом воздвигнутые пределы и границы и одним легким взмахом невидимого крыла превратить ее в зверя много более опасного, чем те два, которые только что делили жизнь и смерть посреди пустого двора. Интесса леди Осси Кай перестала существовать, уступив свое тело, душу и разум молодой и безумно — до самого запредельного отчаяния — голодной вампирше. И началось… И закрутилось… Полыхнуло внутри опаляющей разум радугой, замешанной на крови, и понеслось…