Некромантка 2
Шрифт:
— Это другое!
— Как же, — улыбнулась Имельда.
— В принципе, — встряла Гвелка снова, — Кровать в первой комнате широкая, — она замедлилась, активно пытаясь намекнуть, зыркая в сторону Мару и Имельды. Девушка вмиг смутилась, щеки заалели, улыбка с лица пропала, и она нахмурилась, заметавшись взглядом по людям.
— Ну, уж нет! Серебряники, а значит и решать мне. Кто платит, того и оркестр… или… как там… музыку… комната моя! У нас тут не демократия! — девушка торопливо и смущенно едва ли ни бегом скрылась за дверью первой комнаты, малодушно сбежав с поля «битвы».
Мужчины переглянулись.
— Кровать моя, —
— Ага, — хмыкнул Мару, заходя в комнату. Хозяйка проводила его заинтересованным взглядом, но все же вернула внимание Турцелу.
— Несу тюфяк?
***
Хозяйка не обманула и постаралась. Через час уже была готова и баня, и ужин, а на дворе уже начинали сгущаться сумерки. Отмывшись, путники засели за круглым столиком недалеко от барной стойки, чтобы, наконец, поесть нормально.
Имельда, укутанная в некое подобие халата на косом запахе и в шаль, сидела в шерстяных носках. Они, пожалуй, налезли бы ей и на голову — такими большими они были. Кто их носил — хороший вопрос, который никто не спешил выяснять. У мужчин со сменной одеждой дело обстояло куда лучше.
На столе стояла половинка слегка подсохшей курицы, жареный лук, лепешки и свежесваренный картофель. Утопая в ароматном сливочном масле, он красовался и манил своим запахом не хуже жареной курицы. Турцел, чавкая, не переставал болтать. Из его рта то и дело что-то вылетало, а он только хохотал, забирал вылетевшую крошку со стола и отправлял ее обратно в рот. Гвелка косилась на него, но молчала, и не таких принимать приходилось. Что взять с заезжих? Большинство из них были вовсе не манерными аристократами.
Имельда же, напротив, смотрела на Турцела и не чувствовала никакой неприязни. Она была привычна к таким вот людям «с дороги», которые не обременяли себя правилами этикета. Будучи сама из деревенских, она даже чувствовала некое родство с этим радушным щербатым бандитом. У него были те качества, которых ей так недоставало. Радости новому дню, легкости общения с людьми, открытости… Он жил одним днем, жил наполную.
— … А бывало, бабы знаешь чего напридумывают, чтоб мене, так сказать, насолить? — Турцел рассказывал очередную историю из жизни. — Сами, понимаешь ли, в постель ко мне сначала залезут, я им сразу: «Без обязательств», а они потом все из себя оскорбленные давай налево направо рассказывать, шо вот мол, теперь он мой. И замуж позвал, и дитятю просит… А мне потом мои соратники рассказывают все эти сраные слухи переиначенные. Что вот, мол, я уже и женат, и ребенок у меня, а то и три! И все, как один, вылитый я! А я им: «Чего-то скучно налепили, братцы, было бы веселее, если б ни один на меня похож не был»! — Турцел с набитым ртом усмехнулся и приложился к кувшину. Прямо так, не наливая в кружку. Мару с Имельдой заулыбались. Мужчина тоже запивал еду медовухой, но не в таких количествах, а Имельда предпочитала алкоголю молоко. Смачно отрыгнув, Турцел поднялся из-за стола, с громким скрежетом отодвинув стул. Он с гордым видом пригладил свою вихрастую копну и вгляделся в отражение окна. — Ну-с, теперь и не вернуться можно.
Он, для причины, взял свое блюдо и кружку и направился к барной стойке, где хозяйка делала вид, что протирает посуду, хотя сама, на самом деле, просто наблюдала за посетителями.
Пристроившись на высоком табурете, Турцел принялся обхаживать единственную доступную ему даму на данный
— Ну, что? Дашь пару уроков? — мужчина подавился, закашлялся и чуть не вернул обратно на тарелку кусок не дожеванной курицы. Имельда заулыбалась в стакан. — Я про язык. — Мару застучал кулаком по груди, чуть отодвинувшись, и даже покраснел от натуги. Сжалившись, девушка соизволила уточнить. — Ты обещал тогда, у Ивасьи, что научишь меня своему языку. Не забыл?
Покашливая лишь слегка, почти успокоившись, Мару закивал. Имельда хихикнула. Когда с основной едой было покончено, а нужды сидеть за столом уже, вроде, как и не было, они попросили кувшин какого-нибудь травного настоя, и все же остались посидеть здесь. Турцел все не оставлял попыток забраться туда, куда не пускали никого уже вот несколько лет. Только Турцел этого не знал.
— Urr, — Мару положил руку себе на грудь. Имельда прищурилась.
— Я? Это значит «я»?
Мужчина кивнул.
— Arr, — он отнял руку от своей груди и указал уже на девушку.
— М… Я? Ой, то есть «ты»?
Мару вновь кивнул, улыбнувшись.
— Слушай, а ты не мог бы нормально переводить сам? Так было бы значительно… — Мару перебил ее, спокойно отрицательно покачав головой. Пешет разочарованно поджала губы.
— Но ты же уже говорил со мной на вааларском, в чем проблема? — без объяснений он все равно отрицательно покачал головой. Имельда тяжело вздохнула, но все же с энтузиазмом помахала рукой. — Давай, тогда, скажи мне, как будет «меня зовут Мару».
— Urr hara se’Maru.
— Урра хара се Имельда… Так? — девушка попыталась повторить рычащий, но довольно певучий говор Мару. Мужчина сдержал смешок, замахал головой.
— Nia, nia, nia.
Он вновь проговорил фразу «urr hara se’Maru», только уже более отчетливо проговаривая правильное произношение. Имельда, не обращая внимания на участившийся пульс и горящие щеки, смиренно стала слушать и повторять. Получалось не сразу, но довольно сносно для первого опыта.
— А как будет «твоя родина очень красивая»?
Мару, до этого сидевший на лице со своей довольно скупой улыбкой, перестал улыбаться.
— Oriorir arr’sy zuaj’gi.
— И все? Так коротко?
Мужчина лишь кивнул.
— Орьёрир — это родина?
Он положил руку себе на грудь и произнес: «Дом».
Имельда сощурилась, не до конца понимая. Мужчина, не совсем довольный, что приходится все же пользоваться «грязным» языком, принялся строить из стакана, блюда и нескольких вилок подобие какой-то избушки. Так поняла девушка. Мару ткнул пальцем на свое творение и произнес, пытаясь донести суть:
— Kurdj.
После чего вновь положил руку на грудь: «Oriorir».
— Поняла. Это дом. То, что просто строят на земле и где живут. А это место для души, то, что родное? Так? — Мару неопределенно помахал рукой, но все равно утвердительно кивнул. — И что ты считаешь своей родиной?
Мару, не ответил, глядя ей в глаза. На этот вопрос он не мог дать ответа; пока не мог. Возможно потому, что и сам не знал. К несчастью для него самого, он помнил и свою деревню в горах, и родителей, и свое раннее детство, и как его нашли те из странного племени. И сейчас он не мог четко разделить, что для него дороже.