Некроманты (сборник)

Перумов Ник

Я сама не заметила, как мы стали встречаться все чаще и чаще. Качели из куска деревяшки и двух крепких веревок, привязанных к дереву, «наша» лавочка в крохотном городском саду, обшарпанная, но такая уютная кафешка, куда мы иногда забегали, чтобы поболтать и выпить горячего шоколаду… А еще мы оба подкармливали слова на заднем дворе. Оба изучали их. Он ведь собирался стать журналистом. И он так же любил книги, как и я. Марек читал редко, мне вечно не с кем было обсудить новый роман или старую добрую классику, а с Итоном мы могли проговорить об этом хоть целый день.

Я сначала не понимала, что происходит, мне просто было хорошо. А потом… потом было уже поздно.

Нет,

он, как и Марек, оставался очень сдержанным. Мы дружили. Но когда в конце лета мы расстались, я уже знала – мне никуда без этих разговоров, без этой легкой иронии, без той ласки в его глазах, которая иногда мелькала при взгляде на меня.

А самое странное – в моем отношении к Мареку ничего не изменилось. Я писала им двоим, и от обоих была счастлива получать письма. Я все уговаривала, уговаривала себя, что это только дружба. Что мы просто такие хорошие приятели, и с Итоном, и с Мареком. Что, конечно, пройдет время и уж оно-то расставит все по местам. Случится ли у Итона какая девушка, а, может, Марек найдет кого-нибудь или я встречу своего «настоящего» человека…

Мы жили и учились в разных городах, мы не виделись месяцами. Мы оставались в очень строгих рамках: общество диктовало, да и просто такие у нас оказались характеры – сдержанные ли, робкие, не поймешь. «Ну какая тут может быть любовь, – говорила себе я. – Их же двое. Это все твои фантазии, Агата. Ты слишком впечатлительная».

Я пыталась смотреть на все взрослыми глазами. Но каждый раз, доставая из почтового ящика письмо от Марека, я подпрыгивала от радости, а получив весточку от Итона – прижимала бумагу к груди и перечитывала по двадцать раз… Девочка, да. Глупая, да. Прошло почти двадцать лет… мало что изменилось.

Однажды мы все встретились. То самое мое «третье» лето. Итон и Марек вернулись в Санниплейс раньше и успели познакомиться, даже подружиться между собой. По крайней мере, сошлись на короткой ноге. А затем приехала я.

Наверное, я никогда не переживала столько эмоций, как тогда. И счастье, и тревогу, и беззаботное веселье, и смутную вину. Я сначала боялась, что не смогу общаться с обоими одновременно. Но как-то так получилось, что мы легко и незаметно стали одной компанией, этакой неразлучной троицей. Ребята помогали мне с бабушкой – она в то лето снова сильно заболела, я подтягивала Марека по языку и философии, а с Итоном мы разбирались с лексической стилистикой. Не только в теории. Отлавливали шныряющие в полях слова, и давай их всячески вертеть. А иногда, если выдавалось время, просто гуляли. Хорошей, веселой компанией.

Тот день был особенным. Ночью прошел дождь, а к утру небо стало чистым и синим-синим. Одуряюще пахли травы. Мы втроем возвращались с поля, и тут Итон вдруг сказал: «Смотрите, уличный фотограф». Мы переглянулись и наперегонки бросились к нему. Так появился тот снимок.

Все изменилось к концу лета. Первым, как ни странно, решился Итон. Вечером… на окраине города… Мы остались вдвоем. Он взял меня за руку. Не так, как обычно, – я сразу почувствовала. Наши пальцы переплелись сами, будто не было в мире ничего естественней. Я смотрела куда-то в сторону, он – на меня. Дыхание совсем замерло. Я повернула голову, и тогда он поцеловал меня. Не очень умело, в уголок губ. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать. И прижаться к его губам. Все, чего мне хотелось, чтобы мы вот так и стояли вместе… целую вечность.

А на следующий день Марек сделал мне предложение. Пришел в гости, сел на этой самой кухне, сказал, что ему порядком надоело писать круглый год письма. И достал

кольцо.

В тот миг, в тот краткий миг между двумя ударами сердца, не было никого счастливее меня. Но сердце стукнуло… и губы обожгло вчерашним поцелуем.

Я умерла.

Я совсем умерла. Внутри остался только холод и жар.

Все, все, что было моим миром, в одночасье полетело в тартарары.

Я молчала. Смотрела на него дикими глазами и молчала.

«Итон?» – спросил Марек. И медленно накрыл кольцо рукой. «Не знаю», – прошептала я.

Следующий год превратился в сплошное безумие. Я была с ними обоими и действительно думала, что схожу с ума. Каждый раз, когда я приезжала к Мареку, я не мыслила себе другой жизни. Каждый раз, когда я оказывалась наедине с Итоном, я хотела остановить время.

Но, конечно, долго так продолжаться не могло.

«Выбери», – сказали они.

Агата обхватила ладонями чашку, уставилась на остывший чай. По столу к не тронутому Живчиком печенью тихонько крался солнечный луч. «Тик-так», – напомнили часы. Женщина вздрогнула, разжала пальцы.

– Я не смогла выбрать. Поэтому отпустила обоих.

Улыбка, мелькнувшая на лице, горчила, как полынный настой. Переведя взгляд на прижавшее уши слово, Агата удивленно наклонила голову.

– Эй, ты-то чего загрустил? Выше нос. – Она почесала пушистую макушку слова. – Вот… а дальше… Года три мы после этого не встречались и не разговаривали вообще, но затем одно письмо (мол, как дела, все ли в порядке), за ним второе, а потом оказалось, что мы все трое с завидной регулярностью пишем друг другу. Стали встречаться иногда. Не специально, просто не избегали друг друга, если виделись. На этом и остановились. Я старалась. Старалась изо всех сил. Загоняла себя работой, обзавелась кучей хобби, не отказывалась от свиданий с другими мужчинами. Но… я не смогла изменить себя. – Женщина вздохнула, пожала плечами. – Марек не так давно женился. Девушка, с которой он встречался, забеременела, и, конечно, он не мог поступить иначе. У него дочка родилась, месяца четыре как. Назвал Агатой… Итон до сих пор не женат, похоже, у него сейчас нет никого. Казалось, можно бы уже сделать однозначный выбор. Но даже теперь я не могу. Так уж вышло. Я глупая, очень глупая женщина, Живчик.

Она отодвинула чашку, потянулась к стопке книг, лежащей на другом конце стола. Взяла верхнюю. Разговоры разговорами, а работать тоже надо. Тем более сейчас.

Следующие три недели Агата почти не выходила из дома, слушала радио и просиживала дни и ночи за книгами. Иногда она навещала отца Марека, по-прежнему жившего в своем старом доме, но вестей от сына тот не получал. Родители Итона уже полгода как уехали к дальним родственникам, поселившимся где-то у моря, и возвращаться в ближайшие месяцы не собирались. Время от времени Агата заходила к ним на участок, чтобы проверить, целы ли замки, или подровнять кусты шиповника. Дом оставался тихим и пустым, отсюда новостей тоже ждать не следовало.

Июль принес с собой жару и пыль. Плавились на солнце забытые во дворах детьми резиновые игрушки, высыхала и ломалась в руках трава, прятались в тени цепные собаки, а слова, вечно шныряющие под ногами, будто растворились в знойном мареве улиц.

У Агаты ничего не клеилось, раз за разом она вчитывалась в собственные выписки из книг, перепечатывала нужные статьи, погружалась в исследования архаизмов и лексических значений слов, записывала приходящие в голову идеи, но – ничего, пусто. Теория складываться не хотела, слово не выкристаллизовывалось.