Некровные узы
Шрифт:
Дело не в том, что я хочу, чтобы Ваня женился на Олесе Завьяловой. Отнюдь нет. Пускай на ком хочет женится, я поддержу любой его выбор. Просто… Ну не на охотнице за богатым женихом же! Ваня достоин, чтобы его любили по-настоящему, а не из-за денег.
Когда злость проходит, я задумываюсь над словами Инги. Она, конечно, наговорила мне полной ерунды и бреда, но в одном оказалась права: двадцать четыре года назад я родила дочку.
А теперь вопрос: откуда Инге об этом известно?
Неприятное предчувствие
Потеряв всякую надежду уснуть, встаю с кровати. Аркадий спит, повернувшись на бок. Я выхожу из нашей спальни и иду во вторую свою комнату. Зажигаю яркий свет, подхожу к комоду и выдвигаю верхний ящик. Зачем-то достаю большой старый альбом с фотографиями.
Это мой семейный альбом. Здесь я в детстве, мои родители и другие родственники. Родных братьев и сестер у меня нет, но зато много двоюродных. Альбом покрылся тонким слоем пыли. Я сажусь в мягкое кресло и провожу по нему рукой, смахивая пыль. Затем открываю первую страницу
Большая черно-белая фотография. На меня смотрят мой дедушка в военной форме и бабушка в легком ситцевом платье. Фотография была сделана сразу после их свадьбы. Они здесь совсем молодые. Судя по указанной дате, дедушке двадцать два, а бабушке девятнадцать.
Я не помню свою бабушку. По словам мамы, она умерла, когда мне было четыре годика. Так что я видела ее только на фотографиях, которые стояли дома. А на всех них она была в пожилом возрасте. Есть только одна фотография, на которой она в молодости, — эта.
Я смотрю на лицо своей девятнадцатилетней бабушки и вижу…
Ингу.
Сходство не стопроцентное, но очень-очень близко. Те же глаза, нос, рот, овал лица.
Руки начинают трястись. Как такое возможно? Почему эта наглая девчонка так похожа на мою бабушку?
Захлопываю альбом и откидываюсь затылком на мягкую спинку кресла. В голову закрадывается совершенно дикая мысль. А что если Инга — это…
Меня бросает в холодный пот. Нет. Нет. Нет. Это невозможно. Просто невозможно.
«Вы спросили, из какого я города? Так вот я из того самого города, в котором двадцать четыре года назад вы родили девочку».
Откуда она знает, что двадцать четыре года назад я родила в другом городе девочку?
Я вскакиваю с кресла и начинаю ходить туда-сюда по комнате. Мысль, пробравшаяся в голову ядовитой змеей, не дает покоя. Я отгоняю ее, а она все равно лезет.
«Что если Инга — моя дочь?».
Я замираю на месте и врастаю ногами в пол. Сердце набатом стучит в ушах, комната перед глазами кружится.
Это невозможно. Это невозможно. Это невозможно.
Я
Глава 24
Город, который ненавижу
Алла
Самолёт приземляется в городе, который я ненавижу всей своей душой. Худшие годы моей жизни прошли именно здесь. Выйдя из аэропорта, я беру такси и прошу отвезти меня на кладбище.
Ехать долго. Аэропорт находится на отшибе. За двадцать лет город немного преобразился. Хотя я не могу наверняка знать, каким он был тогда. Я ведь по нему не гуляла. Но то, что мне удавалось разглядеть из окна автомобиля с решеткой, было очень депрессивно.
Мы едем почти по пустой дороге. Тротуары не разбиты и более-менее чистые. По бокам растут деревья. Вдали виднеется высокая серая стена с колючей проволокой. Хмыкаю. Даже цвет не изменился. Такая же серая, как тогда.
Она до сих пор снится мне в кошмарах.
— Остановите, пожалуйста, у тюрьмы, — прошу водителя.
— Вы же сказали, на кладбище.
— Да, мы едем на кладбище. Но остановите на минутку у тюрьмы.
Слегка удивленный моей просьбой таксист, послушно тормозит в разрешенном для парковки месте. Я выхожу из машины и смотрю на высокий-высокий забор.
Женская исправительная колония. Я провела в ней четыре с половиной года своей жизни. Долгих, очень долгих четыре с половиной года за одну фатальную ошибку, совершенную по глупой первой любви. Эта ошибка стоила мне не только свободы. Свобода — ерунда по сравнению с главной моей потерей. Эта ошибка стоила мне жизни моего ребенка.
Сейчас там, за этим забором, находятся сотни несчастных женщин. Плохих и хороших. Виновных и не очень. Мне жаль их всех. Даже тех, кто находится там заслуженно. Потому что тюрьма не исправляет. Мне всегда было странно, почему тюрьмы называются «исправительными» колониями. Ни хрена они не исправительные. Они ломают еще больше. Они достают из человека наружу все самое гнусное, что в нем есть. В тюрьме хорошие люди становятся плохими. А плохие еще более плохими.
— Ну что, едем? — поторапливает меня таксист.
— Да-да, едем.
С ноющим чувством в груди я сажусь в салон, и автомобиль трогается с места. Тюрьма остается далеко позади. Я оглядываюсь на нее в заднее стекло.
— Вы прям с ностальгией на нее смотрите, — хохотнув, произносит таксист. — Бывали там? — шутит.
— Да, бывала, — честно отвечаю.
Вижу округленные глаза мужчины в зеркало.
— Сидели? — уточняет с опаской.
— Ага. Четыре с половиной года от гудка до гудка.
Таксист присвистывает.
— А выглядите прилично. Я бы не сказал, что вы сидели в тюрьме.