Нексус
Шрифт:
– Нет. Я узнал о нем от Анона. – Он нахмурился, глядя на нее, затем обвел глазами фургон. – А где Тибо? Он не пришел?
Все посмотрели на Нэта с недоумением.
– Что еще за Тибо? – поинтересовался Итан.
Клип отключила зрение и вновь ослепла. Рука коснулась запястья, где кожа по-прежнему хранила виноватое воспоминание о браслете. Она ощутила буквы азбуки Брайля… Т-И-Б-О.
Не бессмысленное слово, а имя. И с ним пришел образ – лицо с темными глазами и полными губами, бледный изгиб уха под длинными темными волосами. Парень по имени Ничто, которого она создала из сказок своей сестры и который оказался
Она его потеряла. Забыла, как ребенок игрушку на сиденье автобуса.
– Нет. – Клип убрала руку с запястья, но воспоминания продолжались. Родители забыли его в больнице, и теперь она сделала то же самое. – Как мы все…
– Что не так? – спросила Чизара из-за руля. В ее голосе все еще звучал триумф. – За нами гонятся? Я разобью их ко всем чертям!
Клип негромко застонала, как сирены, пропадающие вдали. Теперь она вспомнила все.
– Я забыла его, Нэт. Мы все просто забыли его.
Боль только начиналась.
Глава 7
Пикап съехал с шоссе и остановился. Сидевшая за рулем женщина вышла из машины и хлопнула дверью.
Паренек, свернувшийся в кузове, проснулся. Вокруг гигантские секвойи, словно ракеты, устремлялись в небо и исчезали в утреннем тумане. Парень сел и проследил, как женщина зашла в лес и присела отлить. Между туманных деревьев прочь от шоссе вела дорожка, обозначенная знаком «Тропа Проклятый ручей».
Теперь он понял, где находится, куда стремился все это время, следуя только инстинкту. Понял достаточно, чтобы забраться на борт пикапа и сбросить свой потрепанный рюкзак на землю.
В кузове женщина везла несколько пакетов из супермаркета, их содержимое проглядывало через целлофан. Живот парня посылал в мозг сигналы голода: его тело и сознание соединялись как две консервные банки – струной между ними, иногда натянутой и резкой, иногда вялой и бесполезной. Он вытащил из пакета бананы и упаковку батончиков мюсли и спрыгнул с пикапа на землю. Когда он приземлился, правый ботинок издал шлепающий звук. Подошва начала отрываться. Ему было все равно.
Направляясь к тропе, он прошел мимо женщины. Его рука совершила какой-то полузабытый жест, но в этом не было необходимости. Женщина ничего не видела.
Даже без толпы его никто не замечал. Он был ничем.
Позади него женщина остановилась возле двери и рыгнула, думая, что она одна. Зная, что она одна. Затем села в машину и включила зажигание. Парень остановился, испытывая облегчение, пока звук старого изношенного двигателя таял вдали.
Было хорошо отойти от дороги. Хорошо плыть среди этих огромных деревьев, таких прямых, таких крепких, таких неподвижных. Они пахли свежестью и жизнью. У их подножия теснились папоротники, рододендроны и гигантские кусты черники.
Он приезжал сюда раньше, летом, когда у него еще было имя. Тогда утренний туман медленно рассеивался под дневным солнцем. Сейчас стояла зима, и это красивое приглушающее звуки одеяло будет лежать в лесу весь день. Было холодно, но не морозно, ничего, с чем его невидимое тело не могло бы справиться.
Издалека он ощущал на лице туман, и это было приятно. Он споткнулся о древесный корень поперек тропы и оторвал подошву еще больше, потом приноровился идти, поднимая правую ногу чуть выше.
Тропа уходила вверх от шоссе, взбиралась на холм
Он слышал собственные шаги по тропе: хлюпанье влажных листьев, хруст веточек, шлепанье отрывающейся подошвы. Самое громкое существо в этом мире. Повсюду вокруг него замирали звери на своих тропах, птицы на ветках, потревоженные проходящим мимо существом.
Ему хотелось запеть, зашуметь как можно громче, доказать себе, что он существует. Но в то же время хотелось замереть, дышать неслышно, раствориться в окружающей тишине. Может быть, навсегда. Он дрейфовал между этими двумя желаниями с того дня, когда оттолкнул от себя мир. С того дня, когда вблизи увидел, что может сделать толпа, что сам он натворил с пистолетом в руках.
Это зрелище сделало невозможным все остальное.
Большую часть времени он плыл по течению, не признавая ничего, не ища ничего, довольный тем, что ничему не принадлежит. Но потом его стали одолевать мысли: не всегда же он плыл? Он должен быть, должен существовать. Кто-то где-то когда-то помнил его.
И тогда он просыпался в новом месте.
Например, в безликом гостиничном номере высоко над городом. Там был холодильник, забитый продуктами, поэтому он остался там на какое-то время, любуясь видом, ожидая более ясных воспоминаний… Пока не набежали служащие и не принялись восклицать и суетиться. Появилась большая миска с фруктами, и его тело чуть не вскрикнуло при виде нее. Он помнил фрукты у себя в руках, их вкус.
Но потом примчались гости отеля. Какая-то деловая тетка кричала в телефон, а ее муж бросился наливать напитки. Он выскользнул за дверь незамеченным, пока в номер вкатывали их дорогущий багаж.
В другой раз он проснулся в потрескавшемся кожаном кресле на чердаке. Ему казалось, что он спал там с кем-то: кожа к коже, долгие объятия. Были ли это его воспоминания или рассказанные кем-то истории? Какие-то прежние желания, которые его больше не волновали?
Пока он там сидел, по складной лестнице поднялась девушка его возраста, немного похожая на гота. Она долго сидела в кресле, уставившись в стену. Не та девушка, которую он целовал когда-то, но очень похожая, возможно, ее близнец. Она уронила лицо в ладони. Просила прощения, не у него, но у кого-то, чье имя растаяло, едва сорвавшись с ее губ.
Затем был еще один дом и комната, которая, если верить памяти, принадлежала ему, не считая вороха кружев и ситца. Он бродил по холодному, опустевшему на время каникул дому, спустился по лестнице и в растерянности постоял в коридоре. Все было прибрано, фотографии на стенах висели аккуратными рядами. Но в душе он помнил бурю, навсегда сорванные с привычных мест вещи…
Затем старое здание театра в Верхах, огороженное развевающейся полицейской лентой. Его дрожащее тело стояло на заваленном мусором тротуаре. Еще одна его бывшая комната, перевернутая вверх дном. Стальные двери и окна, забаррикадированные лестницы, тошнотворное воспоминание о людях, которые убегают, страдают, исчезают из его жизни. И когда он вышел из здания – весь потный, несмотря на холод, – со всех сторон на него обрушилась пустота. Пустая стоянка для подержанных автомобилей через пустую улицу. Он не должен стоять здесь, под этим окном. Он не должен быть здесь…