Некуда
Шрифт:
– Запретите им собираться на сходки.
– Их давно об этом просили.
– Чту просить? Запретите просто.
– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.
– Прекратить как-нибудь все эти беспорядки.
– Только об этом и заботимся; но это вовсе не так легко, как некоторые думают; нужно время, чтобы все пришло в порядок.
– О боже мой! ну, выслать их вон из города, ну, закрыть университет.
Хозяин пожал плечами и сказал:
– Сударыня, это от нас
«Баба! я всегда говорила, что ты баба, – баба ты и есть», – подумала Варвара Ивановна, усевшись в карету и велев ехать вверх по Тверской.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были не удачнее первых. Здесь также успокоивали ее от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай всяких его увлечений.
– Ну, наконец, арестуйте его, пока это все кончится! – воскликнула Богатырева, выведенная из всякого терпения спокойным тоном хозяина.
– Что такое? – переспросил тот, полагая, что ослышался.
– Арестуйте его, – повторила Богатырева. – Я мать, я имею право на моего сына, и если вы не хотите сделать ничего в удовлетворение моей справедливой просьбы, то я, мать, сама мать, прошу вас, арестуйте его, чтоб он только ни во что не попался.
Хозяин посмотрел на Богатыреву и нетерпеливо ответил:
– Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
– Нет, я не обвиняю, но я прошу вас арестовать его, чтоб вперед чего не случилось… я прошу вас…
– Извините, сударыня: у меня много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не вправе поступать. Вперед мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
– И это запрещено законом! И это запрещено законом! – воскликнула отчаянная мать.
Начальник, взглянув еще раз на Богатыреву, удерживая улыбку, подтвердил:
– Да-с, это запрещено законом, – а затем обратился к другим просителям.
– Это запрещено законом! когда ж это было запрещено законом? Знаем мы вас, законников. Небось, своего сына ты бы так упрятал, что никто бы его и не нашел, а к чужим так ты законы подбираешь, – ворчала Варвара Ивановна, возвращаясь домой с самым растерзанным и замирающим сердцем.
Но материнский инстинкт велик и силен.
У поворота к бульварам Варвара Ивановна велела кучеру ехать назад, проехала Тверскую, потом взяла
Здесь жил частный стряпчий, заведовавший делами Богатыревых.
На счастье Варвары Ивановны, стряпчий был дома. Он выслушал ее рассказ, предложил ей воды и затем расспросил, чего ей хочется.
– Удалить его хоть из Москвы, – отвечала Богатырева.
– Так пошлите его в Рязанскую губернию.
– Да не едет. Ведь не связанного же его отправить!
Стряпчий подумал минуту и потом ответил:
– Мы это уладим.
Через полчаса богатыревская карета остановилась в одном из переулков Арбата. Из кареты сначала вышел стряпчий и вошел в дверь, над которою была табличка, гласившая: «Квартира надзирателя такого-то квартала».
Варвара Ивановна осталась в карете.
Спустя десять минут пришла и ее очередь вступить в «квартиру надзирателя квартала».
В очень хорошо и со вкусом меблированной комнате ее встретил военный господин с немецким лицом и очень страшными усами.
В его фигуре и лице было что-то весьма сложное, так сказать, немецко-вахмистровски-полицейско-гусарское. Видно было, однако, что он умен, ловок, не разборчив на средства и с известной стороны хороший знаток человеческого сердца.
Он внимательно усадил Варвару Ивановну в кресло, терпеливо выслушал ее отчаянный рассказ, соболезновал ей и, наконец, сказал, что он тоже не вправе для нее сделать многого, но, видя ее беспомощное положение, готов сделать что может.
– Бога ради! – умоляла его Варвара Ивановна.
– Будьте спокойны, сударыня.
– Я вас прошу принять от меня эту безделицу, – проговорила самым сладким голосом Варвара Ивановна, подавая надзирателю сторублевую бумажку.
Надзиратель сказал:
– Напрасно беспокоитесь, – и спрятал бумажку.
Богатырева встала и, разинтимничавшись, порицала нерешительное, по ее мнению, начальство.
– Какое это начальство! – восклицала она. – Удалить такое начальство нужно, а не давать ему людьми распоряжаться.
Надзиратель посмотрел на нее при этом приговоре и подумал:
«Вот тебя бы, дуру, так сейчас можно спрятать даже и без всякой благодарности», – но не сказал ни слова и спокойно проводил ее с лестницы.
Варвара Ивановна уехала совершенно спокойная. Перед вечером она пожаловалась на головную боль, попросила сына быть дома и затем ушла к себе в спальню.
У Сережи были два товарища: сосед Бахарева – Ступин, и сын одесского купца, Иона Кацен.
Молодые люди уснули и, кажется, весь дом заснул до полуночи. Но это только так казалось, потому что Варвара Ивановна быстро припрыгнула на постели, когда в четвертом часу ночи в передней послышался смелый и громкий звонок.