Нелегал из Кенигсберга
Шрифт:
— Неплохо! Очень даже неплохо снято, — комментировал он снимки. Потом вдруг спросил: — А пойдешь ко мне в газету работать?
Сергей посчитал вопрос тонкой издевкой и неопределенно пожал плечами.
— Хлеб у меня отбиваете, Андрей Никитич? — усмехнулся особист.
— Да отдай ты мне его! У меня дыра в штатном расписании, снимать некому. А тут готовый фоторепортер. За мной бутылка! Хоть сейчас выставлю. А?! — потянулся к портфелю подполковник. Только тут Сергей заметил на рукаве газетчика золотистую звезду политсостава. Старший
— Ладно, Андрей Никитич, только из уважения к вам и по старой дружбе, — разорвал листок недописанного протокола особист. — И под вашу ответственность!
Так Сергей познакомился с главным редактором газеты «Красноармейская правда», старшим батальонным комиссаром Макеевым, который приехал в их дивизию описывать финскую войну. Первым делом новый начальник Лобова спросил, завтракал ли он, и, получив отрицательный ответ, направил его в столовую:
— Порубай пока, а я тут твой перевод оформлю.
Через час Макеев вернулся с нужными бумагами.
— Все в порядке. Забирай свою фотокамеру и поедешь со мной.
Три дня они ездили на попутных машинах — иногда на легковых, чаще на грузовиках — по лесным дорогам, посещая то артиллеристов, то танкистов, то летчиков. Сергей старательно снимал. Фотопленки ему подкинули летчики-разведчики. А потом, когда командировка у главного редактора закончилась, уехали из Ленинграда в Минск. Снимки получились как на подбор. Сергей был очень рад, что не подвел своего спасителя. И вскоре был направлен на краткосрочные курсы политруков, чтобы получить новое звание. С сержантскими «треугольничками» работать в войсках было несподручно. Слишком много командиров могли вмешаться в работу фотокорреспондента.
— …Итак, подведем итог! — Голос главного редактора вернул Сергея в редакционный зал. — Всем отделам, а не только отделу пропаганды, перестроить свою работу в духе «Заявления ТАСС». Решительно разоблачать паникерские слухи и провокационные толки! Разоблачать подобные настроения не только на страницах газеты, но и в разговорах, в личном общении с бойцами и командирами, с гражданскими людьми. Именно они в первую очередь подвержены всевозможным инсинуациям. Это касается всех, в том числе и наших мастеров фоторепортажа!
Макеев выразительно посмотрел на Сергея, который по-прежнему не сводил глаз с Ирининых волос.
После «летучки» главный редактор кивнул Сергею: зайди ко мне!
У Лобова заныло сердце: «неужели Пружаны? Неужели тот тип дозвонился до главного?»
В минувший вторник Лобов ездил в командировку в небольшой городок, где стояла танковая дивизия. Отсняв вполне удачный репортаж об учебе механиков-водителей, Сергей выкроил время побывать в старинном парке с небольшим дворцом — Палациком. Вечернее солнце красиво его подсвечивало, и Сергей нашел хороший ракурс. Для этого пришлось встать на колено. И когда он щелкнул затвором, сзади раздался властный голос:
— Товарищ младший политрук!
Сергей обернулся:
— Ко мне!
Сергей поднялся с колена, поправил пилотку, рубанул шаг и четко представился:
— Фотокорреспондент «Красноармейской правды» младший политрук Лобов!
Упоминание главной окружной газеты несколько сбило спесь с полкового комиссара, но острые глаза его сердито сверлили Сергея.
— Хоть вы и фото-коррэспон-дент, но обязаны блюсти честь советского человека, а тем более политработника! Что это за низкопоклонство перед шляхетско-панской культурой?! Стоять на коленях перед магнатским дворцом?!
— Товарищ полковой комиссар, я снимал с низкого ракурса.
— Вы бы еще раком встали! Ракурс… Вам что в редакции выдали казенную пленку, чтобы вы эту буржуазную похабень снимали?! Казенный материал на что переводите?
Сергей благоразумно молчал. Этот странный начальник просто накачивал себя гневом, и ожидать от него можно было всего, чего угодно. Не хватало еще на гауптвахту угодить!
— Передайте вашему главному редактору, что вам сделал замечание секретарь дивизионной парткомиссии полковой комиссар Елфимов.
— Есть передать! — Сергей вскинул ладонь к пилотке. — Разрешите идти?
— Идите!
На том все и кончилось. Но если секретарь парткомиссии и в самом деле дозвонился до Макеева, чтобы удостовериться в выполнении своего приказания? Ведь мог, гад, так все преподнести, что и не поздоровится!
— Андрей Никитич! — с глазу на глаз главный редактор позволял называть себя по имени-отчеству. — Я не успел вам доложить. Я в Пружанах получил замечание от полкового комиссара.
— За что?
Сергей рассказал. Макеев хмыкнул, покрутил головой:
— Вот уж точно, дураков не сеют, не пашут… Забудь. Надо бы тебе завтра в Брест смотаться. Подснять, как в 42-й дивизии проводят воскресный досуг. Отрази спорт, художественную самодеятельность… И прямиком обратно. В понедельник, чтоб как штык был — ставлю твой репортаж в номер.
— Есть… — помрачнел Сергей. На воскресенье он уже договорился с Ириной на новую съемку, да еще какую — выбраться на Свислочь и покрасоваться на речном пляже в купальнике. Она любила фотографироваться, она вошла во вкус, она назначила Сергея своим «придворным портретистом». И вот теперь такой облом!
Он поспешил в машбюро с огорчительной новостью.
— А уручьевские снимки ты уже сделал? — спросила Ирина, ничуть не расстраиваясь.
— Сегодня дома допечатаю. Хотел тебе завтра передать.
— Во сколько твой поезд?
— В двенадцать десять.
— Забрось мне утром домой.
Ирина напечатала на чистой, только что вложенной страничке свой адрес, хотя Сергей и без того знал, где она живет.
— А муж не удивится?
— Муж в Бресте. И вообще это не твоя забота. Успеешь к завтрему? Я с оказией маме отошлю.