Нелегальный рассказ о любви (Сборник)

Сахновский Игорь

1. Мачо (т. е. особь с такой репутацией) – это накачанный мужчина внушительной комплекции и с внушительными неоперабельными комплексами.

2. Эти комплексы вынуждают его тратить почти все свои силы на то, чтобы круто выглядеть, производить брутальное впечатление и самоутверждаться любой ценой.

3. Продвинутый мачо выучил наизусть, что женщины бывают двух сортов – второго и третьего. Кроме того, «тёлка» рано или поздно обязана «дать». Та, которая почему-то вдруг не «даёт», – подозрительная дура.

4. Непривычка вовремя вставать под душ, стойкий конюшенный дух и геройское презрение к парфюмам находят у мачо стопудовое

«рабоче-крестьянское» обоснование: «Что я, пидор??»

5. На выборах мачо уверенно голосует за профессиональных патриотов. Он готов играть в военно-патриотическую «Зарницу» до первой травмы или до появления пивного брюшка.

6. У невменяемых Лолиток с танцпола и у отдельно взятых бюджетных жён мачо будит острые мечтательные содрогания. У искушённых бизнес-леди – аллергические симптомы либо трезвое «товарное» любопытство.

7. В крайних случаях мачо заслуживает солидарности. Например, когда зверски неохота бриться.

Как ни относись к феминисткам, в одном они удручающе правы – этот мир чересчур мужской. Это я не к тому, чтобы срочно менять мировую структуру, а вот к чему.

Старик Шкловский определял сильный пол по гамбургскому счёту: мужчина – тот, у кого идеально работает самый сексуальный орган. Какой орган у мужчины самый сексуальный? Правильно, мозги. Ухитрившись построить мир по своему облику и складу, самое глупое и позорное, что мы теперь можем себе позволить, – это встать в недовольную онегинскую позу или делить подруг по сортам.

Если мир выглядит безвкусно и криво, нам пора что-то делать со своим глазомером и вкусом.

Пляжные дикости и приличия

Один нормальный мужчина, катастрофически охладевший к стервозной жене (при всей её фотомодельной долготе и гламурности), признался мне, что в самые интимные моменты от холодности и пустоты его спасает «чувство пляжа». Судя по семейным снимкам, это жаркое и солёное состояние навсегда связано у него с долговязой, похожей на оленёнка девушкой, которая не была тогда светской леди, ещё не заявляла мужу: «Если ты голова, то я шея!», а просто лежала вся мокрая, счастливая рядом, на пляжном полотенце, запыхавшись после обоюдного заплыва за какие-то немыслимые буйки.

А другой мужчина, чуть-чуть нагловатый культуролог по фамилии Генис, восхваляя частные бассейны, изругал пляжи. В них, говорит, есть какая-то «насильственная коммунальная публичность». Публичность – да. Но про «насильственную» – это он сильно загнул. Никакое, одну минуточку, «насилие» не заставит миллионы взрослых, вменяемых дам и господ со всего мира одиннадцать месяцев в году так деятельно готовиться к пляжному безделью: холить и прихорашивать стратегически значимые части тела (плюс предварительный загар), с ревнивым тщанием примерять купальники и тёмные очки, затариваться особо нежной косметикой… И наконец, срываться огромными стаями из натруженных своих континентальных городов, то заснеженных, то запылённых, – в долгий, сонный, почти обморочный перелёт, на исходе которого их ждёт горизонтальное положение у воды, под пальмами и зонтами, под голым солнцем и голыми взглядами чужаков.

…Тут вам с дикой любезностью тащат поднос – цветные коктейли со льдом.

Вы говорите: «No, thanks!» Потому что ежу понятно, из какого крана этот лёд наливают. Сразу козлёночком станешь… Ну тогда закажите хотя бы за пару копеечек яхтинг, и рафтинг, и прочие надувные бананы – утеха для завсегдатаев ЦПКиО, где вы просто обязаны, перевернувшись, дружно ухохотаться.

И тут же обязательно бродит красивый такой конь педальный, у которого где надо накачано, где надо – подбрито. Он уже заучил по-английски «Ай лав ю!» и «Бьютифул!», поэтому смело пасётся между телами, от зоны бикини до стринговой полосы, возбуждаясь подножным кормом. Даже если первая и вторая скажут ему: «Да пошёл ты!», то восьмая – конечно, замужняя, из Соликамска – с приятным волненьем уступит. И будет ей романтичное счастье с прощальной курортной слезой. Всего-то пять скоропостижных фрикций в гостиничной койке – а светлая память до скончанья грустных Соликамских лет. А дежурному принцу педального типа тоже приятно – галочка в книге рекордов и циферка в личном зачёте.

Где ещё, кроме пляжа, ты будешь, лёжа на спине, смотреться в синюю перистую высоту с таким отважным произвольным допущением, что это не высота, а наоборот – страшная, бездонная глубина? И тебе уже конкретно хочется туда. И ты уже плавно планируешь – не в смысле служебной планёрки, а как планёр на восходящих тёплых потоках… Значит, так. Пикируем аккуратно, минуя свору горластых чаек. Погода лётная. Курс на зюйд-вест…

И вдруг самый близкий твой человек, лежащий рядом, длинненькой нежной ступнёй тихо-тихо трогает тебя там, где ещё в принципе не ступала нога человека. Дескать, ты куда без меня полетел?

Вечером, накануне обратного перелёта, волна с отливом уходит в открытое море. Ну, типа, прощай, свободная стихия!.. Но стихия абсолютно отрешённо взирает на случайных, заезжих людей, поскольку ей некогда – она дико занята своим тяжким глубоководным делом. И при виде этой грандиозной работы как-то стрёмно – жаловаться на судьбу или сочинять себе сладкие чувства, быть романтически несчастным и питаться подножным кормом. Ты ведь не конь педальный, так ведь?

Олимпиада падающих птиц

Это случилось на тех ещё Играх, куда съезжались все уважающие себя древнегреческие дяденьки, прекратив ненадолго сражаться и ваять шедевры. Практически всё мужское население страны. Женское туда не звали.

Подозреваю, самый крутой спортивный форпост уже тогда занимал комментатор. Такой очень специальный человек. Всё видел, всё знал. Типа нашего Котэ Махарадзе. Но по фамилии Плутарх. Почти все нормальные дамы равнодушны к футболу. Но миллионы нормальных дам обожали слушать Котэ Махарадзе. А послушай они Плутарха – вообще тронулись бы умом!

И вот на этой Олимпиаде в один острый момент все присутствующие – все до единого! – вскрикнули. Не могу точно сказать, отчего они вдруг так разорались. То ли колесница-фаворитка очень позорно гикнулась в первом же заезде по Формуле-1. То ли метатель жёсткого диска чересчур жёстко метнул его не туда… Врать не буду. Но вскрик был ужасной громкости. И в эту секунду все птицы, какие были в небе, замертво упали на землю. Рухнули, прямо как туча мокрых тряпочек. Большинство олимпийцев этого даже не заметили.