Нелюбимая
Шрифт:
Наверное, опять вмешались высшие силы – она хоть и чужим голосом, но поздоровалась. Положила на стол перед Ольгой документы. Ей предложили садиться – села… Затем отвечала на вопросы, украдкой продолжая разглядывать сестру. Хорошо, волосы сегодня у Нади закручены на затылке в пучок, иначе бросилась бы в глаза их одинаковость. У Ольги они, прихваченные сверху черной лентой, вились, рассыпаясь по плечам.
Все это надо учесть. Может, даже перекрасить волосы. Они что у Ольги, что у Нади – цвета темной меди, да еще и вьются.
А потом в комнате появился ребенок, мальчик. Будто в калейдоскопе сменился рисунок… Он подошел к Надежде, подал руку и серьезно
– Патон Витович! – помолчав, добавил: – Тошка.
Надя так же серьезно взяла ладошку мальчика и ответила:
– А я Надя.
А дальше перед Надеждой Петровной было только детское личико, солнышком закрывшее все остальное. Платоша деловито уточнил:
– Ты теперь моя няня, да? Только сказку про Бабу-ягу я не хочу. Хочу про богатырей и Мальчика-пальчика!
Ольга Платоновна, улыбаясь, остановила ребенка словами:
– Платон, Надя сегодня никаких сказок не будет рассказывать. Она только с дороги, уставшая. Ей надо отдохнуть. А у тебя сейчас тоже время дневного отдыха – так что иди в кроватку. Хорошо?
Мальчик согласно кивнул и, выходя с бабой Капой из комнаты, доверительно сообщил Наде:
– Баба Зоя улетела самолетом в небо. Но она скоро вернется!
Надя поспешила ответить:
– Конечно, вернется!
Они остались вдвоем, такая ненавистная «Оленька» Платоновна и она, Надежда Горчихина, которая «Петровна».
Общаясь с ребенком, Надежда немножко размякла. Чувствовала – это опасно, поэтому, стараясь выглядеть одновременно официальной и доброжелательной, спросила:
– Ольга Платоновна, мне искать жилье, или няня должна жить у вас?
Ольга досадливо отмахнулась, сказав:
– Надя, не надо «Платоновна»! Мы совсем недавно маму схоронили… Платоша говорит, «улетела баба Зоя в небо»… А мне так… Не понимаю, как осталась жива. Ну да – ради сына. А ты – «Платоновна». Тебя мне судьба послала. Мы с тобой, наверное, одногодки? Я ведь замуж рано вышла, в девятнадцать лет. Зато сын уже вон какой!
Непроизвольно у Надежды вырвалось:
– Я старше!
Мысленно себе напомнила: «Осторожней надо, откуда я могу знать, что старше?» Чтобы отвлечь внимание, сказала:
– Я тоже схоронила маму в этом году.
Ольга жалостливо на нее поглядела, промокнула салфеткой глаза и горестно подвела итог разговору:
– Надюша, будем поддерживать друг друга, а? Я, как осталась без мамы, поняла, как мне не хватает сестры!
Надежду бросило в жар. Эх! Была бы ее воля – все бы рассказала о сестрах! Сквозь зубы, будто они у нее заболели, увела разговор от сестринской темы, напомнив:
– Мне еще надо из камеры хранения забрать вещи.
Ольга, вернувшись к действительности, заботливо ответила:
– Сейчас скажу Володе, пусть организует машину. Поедешь с водителем и заберешь.
Она позвонила охраннику, а Надю позвала за собой:
– Пойдем, покажу твою комнату. Она на нашем этаже, рядом с Платошкиной. Я думаю, так будет удобно.
Идя впереди Надежды, Ольга продолжала:
– Да, чтобы не забыть, наш Платон – левша. Так что имей в виду. К врачам обращались – посоветовали не переучивать, потому как это генетическое. Виктор Андреевич, его папа, тоже левша. Если не будет поздно, вечером познакомлю тебя с ним. Он добрый и спокойный человек. – затем, усмехнувшись, продолжила: – Но вот к нему нужно обращаться «Виктор Андреевич». Позже я тебе расскажу почему. Не очень приятная история была.
Познакомиться в тот же день и с Виктором Андреевичем не получилось, он слишком
– У нас дом разделен пополам. Мы на своей половине живем спокойнее, чем на хозяйской стороне. Там у Платона Федоровича свой кабинет, перешел ему от тестя. Иногда хозяин принимает посетителей на дому, по своей депутатской работе. Особенно сейчас, когда приболел… Туда и вход с другой стороны. А у нас здесь тихо. Правда, сам Платон Федорович пока еще в больнице, но Оленька говорила, скоро выпишут. Раньше всех, утром, приходит повариха. Вслед за ней – домработница. У них свои ключи. Я подымаюсь позже, проследить, чтобы все позавтракали. Но это в те дни, когда семья полная. Сейчас Виктор Андреевич один завтракает, а мы все кто когда. Тебе, Надя, советую подыматься в полвосьмого. Платоша встает в полдевятого. У тебя будет время привести себя в порядок и проверить для ребенка завтрак. Это входит в твои обязанности.
Тетя Капа замолчала, повлажневшие глаза вытерла платочком, он у нее всегда выглядывал из рукава блузки. Затем снова принялась ходить по комнате, показывая Наде, где включается телевизор, куда складывать постельное белье, в конце концов и сама притомилась и, пожелав Наде спокойной ночи и во сне жениха на новом месте, ушла.
Только когда легла в постель, Надя поняла, как устала… совсем не было сил о чем-либо думать. Мысли в голове отрывочные, от лени не догоняющие друг друга. Уже засыпая, вспомнилось пожелание доброй ночи бабы Капы и чтобы «на новом месте жених явился невесте».
Будильник на мобильном телефоне разбудил Надежду в полвосьмого. Пожелания тети Капы оправдались частично – несмотря на смуту в душе, поднялась она отдохнувшая. Вот жениха во сне не увидела. Мужские особи не появлялись вообще. Всю ночь преследовал Надю один и тот же сон – плач ребенка. Жалобный, наводящий тоску. Сам ребенок был невидим, но предполагалось, что он имеет отношение именно к Наде, иначе почему бы ей было так печально? Затем, уже под утро, привиделась Надежде Люба-мама. Это случилось впервые с того времени, как мама умерла. Надя обрадовалась, аж дух перехватило… Рванулась подбежать, обнять, но не получалось – ноги будто вросли в землю, не двигались. А Люба-мама так и стояла в отдалении. И лицо ее было строгое, осуждающее. И почему-то пальцем Наде грозила. Сколько себя Надежда помнила, один раз мама была с ней строга и именно так грозила пальцем, когда Надя обидела свою одноклассницу. Девочка приходила в школу с немытой головой, в грязном платьице, а Надя ее дразнила грязнулей. Люба-мама тогда сказала: «Добрый человек никогда не обидит слабого! Я тебя считала хорошей девочкой».
Во сне Наде хотелось крикнуть маме – она никого не обижает… Но мама постепенно отдалялась от нее и в конце концов так со строгим лицом и исчезла. Надежда проснулась с мокрыми от слез щеками, облегченно вздохнув, – это был всего лишь сон. Она никого не обижает – это ее обижают.
Если бы не данный себе обет, Надя порадовалась бы теперешнему положению. Более того, ей нравилась работа няни.
Платон был любознательным мальчиком, не избалованным, чего Надежда вначале боялась. Его покладистость подкупала любого, а Надю, пережившую потерю собственного ребенка, – тем более.