Нелюбовный роман
Шрифт:
Она пришла в себя от страстных объятий и поцелуев. Нумерий с совершенно безумными от счастья глазами вцепился в неё и всё пытался ухватить поудобнее – а это не так просто, когда женщина лежит на каталке и ни на что не реагирует.
– Я уже его видел, да, видел, он чудесный!.. Это поистине чудо, моя дорогая. Счастлив тот день, когда я встретил тебя, говорю без сомнений… Эй, а что с тобой? Что с ней? Где врач? Моей жене плохо, вы что, не видите? С ней всё в порядке? А? Вы должны ей помочь!
– Ваша жена просто устала, – ответил врач, предупредительно заглядывая под прикрывавшую Севель
– Да, самую лучшую. И сиделку пришлите. Моя жена должна жить, вам ясно? Сын нуждается в матери. И я хочу ещё раз взглянуть на него. Он точно здоров?
Нумерий наконец-то оставил Севель в покое, и она смогла забыться дрёмой. Её слегка разбудили, перекладывая на кровать, на чистую постель. А глаза она открыла лишь тогда, когда Аника взялась поднимать её на подушку – это было тяжело и неудобно. Потом старшая жена поднесла ей свёрток с младенцем: крохотным, красным и одутловатым, слабеньким, но очень жадным и определённо желающим подкрепиться. Младенец, умилительного в котором было меньше, чем в кирпиче, причмокивал губками, которые сложил крошечным клювиком, и едва ворочал кончиком носика, круглым, как горошина. Аника приложила ребёнка к груди Севель и спросила сурово, будто обвиняла в чём-то:
– Как тебе это удалось? Такое ведь невозможно. – И, не дожидаясь ответа, вздохнула: – Муж велел, чтоб я за всем проследила. Не беспокойся, я прослежу. Ребёнок здоров, врачи сказали, что с ним всё в порядке, только нужно кормить как следует. Здесь я тебе помогу. Я уже привезла тебе молочные напитки – там и немного кефира, и молоко с яблоком и травами. Тебе понравится, и способствует здоровью. Грудь будет болеть, но уж потерпи. Давай ему есть почаще… – Нахмурившись, Аника смотрела на Севель безотрывно. – Что у тебя болит? Врач сказал, роды были нелёгкие.
– Я так устала…
– Ну что ж… Ты дала жизнь ещё одному сыну, вряд ли судьба запросто делает такие подарки. Я постараюсь не пустить к тебе Фруэлу и Радель, но если они появятся, постоянно держи при себе сиделку. И не своди глаз с Радовита. Муж назвал его так – Радовит, радость.
– Радя…
– Можно и так называть. Я принесу тебе всё, что необходимо… Теперь для тебя начнётся совсем другая жизнь. Ты обошла нас всех. Муж так страстно мечтал о сыне, что теперь… – Аника развела руками.
Севель сразу поняла, на что та намекает. Это был опасный разговор, и его зыбкость молодая женщина почувствовала даже сквозь плотное марево дурноты, окутывавшее её с самого момента пробуждения. Она с трудом соображала, но поняла, что старшей жене нельзя дать усомниться в том, что младшая вполне довольна своим положением и угрожать ей не станет.
– Я хочу быть только матерью своему сыну. И всё. С большим я бы не справилась и ни за что не хочу. Это такой труд… Не представляю, как ты умудряешься. У тебя, наверное, особый дар.
– Ну, может и так, – зримо смягчилась Аника. – Но управлять большой семьёй действительно сможет не каждая. И хорошо, что ты сможешь спокойно заниматься воспитанием своих сыновей. Кстати, с Ваней всё хорошо, он сейчас
– Меня здесь так долго продержат?
– Уж не меньше, чем обычно, а может, и все две недели. Радовиту нужен присмотр, а тебе – лечение. Не беспокойся.
Но Севель считала, что беспокоиться есть о чём – она скучала по Ване. Правда, до самого момента выписки не нашла в себе силы толком задуматься о том, каково ему там без мамы. Младший сын требовал слишком много внимания. Он неплохо ел, вёл себя в меру активно, со вкусом спал и охотно махал конечностями, врачи были им довольны и подбадривали «мамашу» пожеланиями «чтоб всё было ещё лучше».
В больнице Севель совершенно неожиданно открыла для себя странный и сугубо временный, но всё же источник дохода. В её палату никого не впускали, но самой Севель разрешено было выходить в коридор сколько душенька пожелает. Там поджидали женщины, и одна из них предложила денег в благодарность за то, что мать двух сыновей даст подержать себя за руку. А её соседка тут же посулила втрое больше, если Севель отдаст ей лоскуток своей одежды.
Растерявшаяся Севель объяснила, что одежды у неё не так уж много, да и странно это как-то. «В чём беда?!» – воскликнула приободрившаяся дама и принесла роженице свою футболку, а также сумму, которую прежде, в мастерской, Севель зарабатывала только за три месяца. Ошалев слегка, мать двоих сыновей обещала, что поносит футболку до вечера, а потом отдаст владелице. Когда, честно отходив в чужой одежде полдня, она вынесла её в коридор, там уже поджидали четыре другие женщины. Они были согласны, чтоб Севель надела их вещи одновременно, но с условием, что хотя бы часть времени их футболка, майка, носок и шарфик будут обязательно касаться кожи счастливицы. Деньги они отдали сразу, и Севель вдруг ощутила себя безумно богатой. Теперь у неё в руках был разом прежний годовой заработок, да с избытком, и в случае чего на эту сумму уже можно было бы снять комнату, например…
Впрочем, теперь она уже почти не боялась. Двое сыновей – это всё-таки аргумент.
Каждая из жён Нумерия сочла своим долгом обязательно посетить Севель в больнице, Нера и Радель – даже не по разу. Зашла и Фруэла. Она долго разглядывала малыша, сосредоточённо спящего в кроватке, утыканной датчиками, а потом со вздохом отошла к окну.
– Ты сама решила, что я его хочу придушить, или тебя Аника настращала? От меня ни на шаг не отходишь.
– Аника велела, но я вовсе не думаю, что ты…
– О да, ты у нас правильная девочка и выполняешь всё, что тебе скажут! Да я не в обиде. Бабы действительно бывают очень разные. Есть и такие, которые придушат мальчонку и не поморщатся. Но я, видишь ли, не думаю, что мне это поможет. Ведь от этого у меня самой не родится сын, верно? – Она усмехнулась. – Я заметила этих дур, которые дежурят под твоей дверью. Если бы примета работала, мы все уже отродили бы нашему мужу по сыну. По крайней мере, Аника, Лира и Нера точно бы это сделали, они у тебя всё время торчат. И Прима. Она к тебе зачастила.