Неман! Неман! Я — Дунай!
Шрифт:
* * *
На первом же летнем учении связисты показали неплохую выучку. Во время марша полковник Козачек приказал мне уточнить местонахождение передового отряда и кавалерийских полков главных сил. В течение нескольких минут радисты получили необходимые данные. При этом вся работа велась только радиосигналами.
На этом же учении удалось обеспечить связь с кавалерийскими разъездами, которые были значительно удалены от штаба.
А потом дивизию проверял помощник инспектора кавалерии Киевского военного округа полковник В. А. Борисевич. Он высоко оценил действия связистов.
— Ну что ж, Василий Прохорович,
Неспроста, оказывается, улыбался наш начальник штаба. Вскоре я получил повышение — меня назначили начальником связи 7-го кавалерийского корпуса.
…Сергей Борисович Козачек энергично вышагивает по кабинету.
— Вот ведь дела, Василий Прохорович, — говорит он, остановившись возле окна, — кажется, совсем недавно и в этом же кабинете вы мне представлялись, а я рассказывал вам, что такое кавалерия… Тоже вроде осень была… Неужели минуло два года?
— Почти, товарищ полковник. Я к вам прибыл под Новый год…
— Эх, дорогой мой, — срывается с места Козачек, — тут не поймешь, когда зима, когда осень… Да суть не в том. Грустно мне всегда расставаться с людьми. А за вас я рад, и, как говорится, ни пуха ни пера на новом месте. Может, когда и вспомните добрым словом…
— Мы же, товарищ полковник, почти соседи. Наверняка скоро встретимся. Я всегда буду этому рад.
Но встретиться нам довелось ох как нескоро! Только в конце Великой Отечественной войны я услыхал, что генерал-лейтенант С. Б. Козачек командует корпусом. Но наши военные дороги так и не пересеклись в ту пору. Лишь спустя еще десять лет мы с Сергеем Борисовичем разыскали друг друга уже в Москве.
В 1947 году в Германии встретил я и своего сослуживца А. А. Крутоуса. Был он уже полковником и командовал частью связи. К моему удивлению, Анатолий Алексеевич заметно располнел, хотя по-прежнему оставался энергичным и очень подвижным.
* * *
Я уже говорил, что нам часто приходилось переезжать. Вот и теперь — не успел постигнуть толком все тонкости новой должности, как в конце января 1938 года меня направили на годичные академические курсы технического усовершенствования, или, как их тогда называли, АКТУС.
Взял билет на Ленинград.
Ленинград я люблю особой любовью. С этим городом у меня связаны лучшие годы жизни — годы учебы. И вот опять хожу по Невскому, потом сворачиваю на Дворцовую площадь — она торжественно пустынна. Александрийский столп уперся в низкое мохнатое небо, густыми хлопьями валит снег. Я пересекаю площадь и выхожу к Неве. Ее гранит оброс седым колючим инеем, воды, скованные морозом, до поры приостановили свой бег, готовясь к весеннему бунту. Спит Зимний. Где-то вдали сквозь белую мглу по слабому пунктиру фонарей угадывается Кировский мост. Тихо. Знакомым звоном рассыпались куранты Петропавловки… И снова тихо. Завтра начинаются занятия на курсах, а впереди целый год учебы — еще один год жизни в Ленинграде…
Особенно ценными оказались для нас лекции комбрига Николая Александровича Борзова. Мы располагали достаточным опытом организации связи в частях и соединениях, а вот опыта работы в оперативных объединениях никто из нас не имел. В то время таким опытом обладали единицы. Николай Александрович прочитал нам лекции об армейских частях связи и их организации.
Душой коллектива с первых дней был старшина курсов полковник Алексей Илларионович Соколов. В прошлом рабочий, участник первой мировой PI гражданской войн, он был старше нас и по возрасту. С удивительным чувством такта умел он прийти товарищу на выручку, дать дельный совет, развеселить и ободрить любого. Правда, поначалу Соколов показался мне другим. И не последнюю роль в этом сыграло чисто внешнее впечатление. Меня насторожили строгий взгляд из-под насупленных бровей и маленькие черные усики, словно сжимавшие рот. «От этого человека лишнего слова не услышишь», — решил я. Но первое впечатление оказалось глубоко ошибочным.
А. И. Соколов (фото 1947 г.)
Окончив курсы, я остался за штатом: весной 1939 года 7-й кавалерийский корпус был переформирован в механизированный. Приехавший из Москвы полковник И. Т. Пересыпкин вызвал меня на беседу, но назначения я не получил. А товарищи по учебе уже разъезжались по стране. Уезжал и полковник Соколов. Я поделился своими невеселыми думами. Он на прощание крепко пожал мне руку и почти приказал — не вешать носа.
Целый месяц еще прожил я в Ленинграде, пока в конце февраля пришел приказ о моем назначении на должность помощника начальника связи армейской группы. Итак, прощай, конница! Теперь уж навсегда.
В начале марта приехал в Минск. Здесь меня ждала приятная неожиданность: моим начальником оказался полковник А. И. Соколов.
2
Подошло лето — самый насыщенный учениями период в жизни армии. Я теперь отвечал только за организацию проводной связи, правда, уже в масштабе армейской группы. А время наступало тревожное: фашизм становился все наглее.
Гитлер явно готовил новую войну, а мы готовились к отпору. Учение следовало за учением.
В нашем обиходе все чаще вместо условного «противник» проскальзывало «немцы».
В августе замелькало в газетах слово «Данциг». Тогда оно было не просто географическим понятием, оно стало символом откровенно раздуваемых германо-польских противоречий.
1 сентября газеты сообщили о работе Внеочередной Четвертой сессии Верховного Совета СССР. Предпоследняя страница, как обычно, пестрела сообщениями из-за рубежа.
Варшава, 31 августа, (ТАСС). В ночь на 30 августа данцигская полиция приступила к выселению поляков из квартир на территории Данцига.
Варшава, 31 августа, (ТАСС). Всеобщей мобилизации в Польше подлежат все офицеры, унтер-офицеры и рядовые запаса в возрасте до 40 лет. Все временные отпуска офицерам, унтер-офицерам и рядовым отменяются.
И тут же несколько строк о заседании германского рейхстага. Выступление Гитлера, возвестившее миру о начале новой войны в Европе: «С 5 часов 45 минут сегодня утром мы начали отвечать. Отныне на бомбы будет отвечено бомбами».