Немецкий дом
Шрифт:
– Я не позволю ни в чем меня обвинять!
Тут на зрительской трибуне громко зарыдала женщина. Она встала, протиснулась мимо сидящих и нетвердым шагом вышла из зала. Послышались громкие голоса. Ева разобрала польскую речь.
– Klamiecie! Wszyscy klamiecie!
Вы лжете. Вы все лжете.
– Tch'orze!
Трусы.
– Oprawca!
Убийцы.
Председательствующий судья постучал по столу
– Тишина! Тишина в зале, или я велю очистить зрительские трибуны!
Все затихли. Встал последний подсудимый, аптекарь. Он хотел обратиться к судьям, но, прежде чем успел что-то сказать, в наступившей тишине с улицы прозвенел оглушительно резкий, длинный звонок. Послышались возбужденные, громкие, перекрывающие друг друга голоса, крики, визг, писк. Ева вспомнила, что за домом культуры находится школа. Она посмотрела на часы. Там сейчас, скорее всего, вторая большая перемена. Это дети, они играют.
– Не виновен, – повторил вслед за остальными облаченный в дорогой костюм аптекарь и сел.
На второй перерыв в раннюю смену Аннегрета пошла в сестринскую. Она сидела за белым резопаловым столом и, листая модный журнал, пила черный кофе. Журнал совсем истрепался, он помогал сестрам коротать время уже больше года. «Мода уже вышла из моды», – подумала Аннегрета. А на ее фигуре эти приталенные платья и пиджаки все равно смотрелись бы смешно. В свободное от работы время Аннегрета ходила в спортивного кроя брюках и длинных бесформенных свитерах – и все. На работе ее бедра обтягивал бело-голубой халат, а на большой круглой голове сидел крошечный белый чепчик. Но она была миловидна.
Аннегрета маленькими глоточками пила кофе, как всегда находя, что он ужасно горький и не доставляет никакого удовольствия, а маленький транзистор на металлическом шкафу, где хранились бинты, хрипло сообщал новости. Какой-то мужчина говорил о важном для немцев дне. О процессе века. О смене вех. Аннегрета не слушала. Она перелистнула страницу и начала читать любовный роман месяца, хотя знала его наизусть. Некрасивая секретарша, которая носит уродливые очки и мешковатые платья и влюблена в своего начальника, отпетого холостяка, встречает на улице школьную подругу, помешанную на роскоши, и идет с ней в магазин, потом в парикмахерскую, потом за очками. Наконец секретарша превращается из гадкого
Аннегрета подумала о сестре и этом навороченном пижоне. Она точно знала, что они еще не спали. И считала это ошибкой. В таких ситуациях о человеке узнаешь все. Хотя Аннегрета была полненькая и имела трудный характер, она могла похвастаться несколькими романами. Все ее мужчины были женаты.
В дверях появилась строгая пожилая медсестра Хайде, которая иногда выносила ревущих младенцев в кладовку для инвентаря и оставляла их там, пока они не засыпали от изнеможения.
– Вот она. Наша сестра Аннегрета.
За сестрой Хайде в сестринскую вошла молодая женщина в зимнем пальто. Широко улыбаясь, она большими шагами подошла к Аннегрете. В коридоре слегка покачивалась темно-коричневая коляска, из которой доносился благодушный лепет.
– Я хотела вас поблагодарить.
Тут Аннегрета поняла и встала.
– Вы сегодня забираете Кристиана?
Кивнув, молодая счастливая мать протянула Аннегрете плоскую коробочку, завернутую в красную шелковую бумагу.
– Я понимаю, это ничто по сравнению с тем, что вы сделали.
Наверно, конфеты. Может быть, с коньячной начинкой. Иногда в качестве благодарности за хороший уход случался фунт кофе или копченая колбаса. Аннегрета получала подарки намного чаще, чем другие сестры. Но и то сказать, она полностью посвящала себя нелегкой работе, забывала расписание, не спала до тех пор, пока состояние малыша не начинало улучшаться. За пять лет, что Аннегрета работала в детском отделении, у нее умерли всего четверо детей. И по ее мнению, так было лучше, так как этим детишкам после временного улучшения пришлось бы вести жизнь инвалидов или идиотов. Или и то и другое.
Конец ознакомительного фрагмента.