Немного ненависти

Аберкромби Джо

– И попробуйте после этого найти инвестора, здравомыслящего или какого-нибудь другого.

У Корта ушло всего несколько секунд на то, чтобы перейти от ярко-красного к смертельно бледному оттенку. Савин от души расхохоталась:

– Не глупите! Конечно же, я не стану этого делать! – Она оборвала смех. – Потому что вы, конечно же, перепишете на меня пятую долю вашего предприятия. Прямо сейчас. И тогда я смогу по секрету сообщить Тильде, что нашла выгоднейший способ вложения своих капиталов. После чего она наверняка не удержится и инвестирует что-нибудь

сама. Видите ли, она ведь не только болтушка, но и скупердяйка.

– Скаредность – качество, порицаемое жрецами, – вздохнула Зури. – Особенно богатыми.

– Однако в наши дни оно так распространено! – посетовала Савин. – Если же леди Рукстед увидит в этом некоторую выгоду, смею предположить, что она сможет убедить своего мужа проделать брешь в стене Казамира, чтобы протянуть ваш канал к Трем Фермам.

И тогда Савин сможет продать никчемные развалюхи, приобретенные ею за бесценок на предполагаемом пути канала, обратно самой себе, получив баснословную прибыль.

– Всем известно, что маршал, столь суровый к большинству людей, со своей супругой ведет себя абсолютным пусиком. Сами знаете, как это бывает, когда пожилой мужчина берет себе молодую жену.

Корт колебался между негодованием и тщеславием. Савин вполне устраивало такое положение. В конце концов, большинство животных лучше видеть в клетке.

– Протянуть мой канал… к Трем Фермам?

– И на этом мы не остановимся. – Там он, между прочим, сможет обслуживать принадлежащие Савин три текстильные фабрики и литейную мастерскую на Горной улице, резко повысив их производительность. – Осмелюсь сказать, что для вас, как для друга, я могла бы даже устроить посещение сходки ваших рабочих инквизиторами его величества. Подозреваю, что ваши смутьяны окажутся гораздо покладистее после того, как несколько человек будут примерно наказаны.

– Жрецы всегда одобряют примерные наказания, – вставила Зури.

Корт только что не пускал слюни. Савин подумала, что лучше остановиться, пока ему не понадобилось переменить штаны.

– Десятая доля, – охрипшим голосом предложил архитектор.

– Пф-ф! – Савин поднялась с места, и Зури подалась вперед с ее шляпкой в руке, вертя в длинных пальцах заколку с изяществом настоящего фокусника. – Как архитектор вы не уступите самому Канедиасу, но в лабиринтах адуанского общества вы совершенно потерялись. Вам нужен проводник, и я – лучшая из всех возможных. Будьте лапочкой, дайте мне пятую часть, пока я не взяла у вас четверть. Вы ведь знаете, я и треть могу выторговать.

Корт обмяк в кресле, его подбородок утонул в складке жира внизу, глаза обиженно уставились на Савин. Очевидно, он был не из тех людей, что любят проигрывать. Но в чем удовольствие побеждать тех, которые любят?

– Ну хорошо. Одна пятая.

– Нотариус из фирмы «Темпл и Кадия» уже готовит нам документы. Он свяжется с вами.

Она повернулась к двери.

– Меня ведь предупреждали, – пробормотал Корт, извлекая из кошелька расписку «Валинта и Балка». – Вас не заботит ничего, кроме денег.

– Что

за неуместный пафос! К тому же, это уже давно пройденный этап. Теперь меня не заботят даже деньги. – Савин приподняла край шляпки в знак прощания. – Но как иначе я смогла бы вести счет?

Небольшое публичное повешение

– Терпеть не могу повешения, – заявил Орсо.

Одна из шлюх захихикала, словно он отпустил превосходную шутку. Более фальшивого смеха он в жизни не слышал – а в том, что касается фальшивого смеха, Орсо был настоящим ценителем. В его присутствии все вели себя фальшиво, и худшим актером из всех был он сам.

– Я думаю, вы могли бы прекратить это, – сказала Хильди. – Если бы захотели.

Орсо, нахмурившись, посмотрел на нее снизу – она сидела на стене, скрестив ноги и оперев подбородок на одну руку.

– Что ж… полагаю… – Как ни странно, такая идея никогда не приходила ему в голову. Он представил, как вспрыгивает на эшафот, требуя, чтобы несчастных приговоренных помиловали, как возвращает их обратно к их убогим жизням под слезливые благодарности и восторженные аплодисменты. Потом он вздохнул. – Однако… на самом деле, никому не следует вмешиваться в работу судебных органов.

Эта ложь, как и все, что вылетало у него изо рта, каким-то образом позволила ему выглядеть капельку менее омерзительным. Орсо подумал о том, кого он пытается одурачить. Хильди несомненно видела его насквозь. Правда заключалась в том, что он попросту не испытывал ни малейшего желания что-либо делать – ни «прекращать это», ни что-либо еще. Орсо взял еще одну понюшку жемчужной пыли, и его громкое сопение разнеслось по всей площади, поскольку в этот момент руководивший процедурой инквизитор вышел к краю эшафота, и толпа смолкла, затаив дыхание.

– Эти трое… граждан, – инквизитор обвел широким жестом закованных в цепи смертников, каждого из которых держал под мышки палач в капюшоне, – являются членами объявленной вне закона группировки, известной под названием «ломателей». Они обвиняются в государственной измене против короля!

– Изменники! – раздался чей-то пронзительный крик, тут же перешедший в кашель.

День был безветренный, а значит, неудачный в отношении смога. В последнее время в этом смысле было не так уж много хороших дней, учитывая, сколько новых труб понавырастало, как грибов, над всей Адуей. Люди, стоявшие в задних рядах, скорее всего с трудом различали эшафот сквозь густую пелену.

– Эти люди признаны виновными в поджоге и поломке механизмов, подстрекательстве к мятежу и укрывании беглецов от королевского правосудия! Вы хотите что-нибудь сказать?

Первый из осужденных, кряжистый бородач, явно был не прочь поговорить.

– Мы верные подданные его величества! – заревел он героическим басом, мужественным и вибрирующим от волнения. – Все, чего мы хотим, – это честной платы за честную работу!

– Я бы предпочел нечестную плату за то, чтобы ничего не делать, – заметил Танни.