Немой 1: охота на нечисть
Шрифт:
Дружина перевернула Старгород вверх дном.
Стучали в ворота. Если хозяева не открывали — выламывали двери к чертям собачьим и обыскивали дом за домом.
Накрыли два воровских притона. Убегавших разбойников расстреливали из арбалетов.
Шутки кончились.
Князь Всеволод сам скакал во главе дружины. Глаза его горели безумным огнём. Шапку князь где-то потерял. Седеющие русые волосы путались и лезли князю в лицо. Он, не замечая, отплёвывал их.
Мы с Сытиным и Фомой ни на
— В Литву он бежал, сучёнок! — повторял князь. — В Европу захотел, сучий выкидыш!
Убедившись, что княжича в Старгороде нет, Фома отправил дружину к литовской границе по двум дорогам. Князь хотел скакать с ними, но Сытин его остановил.
— На кого город бросишь? — негромко, чтобы не слышали посторонние, спросил он князя.
— А ты на что? — упрямо вскинул подбородок князь.
— Бояр надо собирать. Деньги искать. С вооружением решать. Это — княжеские дела. Дружина своё дело сделает и без тебя. Ты своё сделай.
Всеволод растерянно покрутил головой и остановился глазами на мне.
— Вот так, Немой! — криво улыбаясь, сказал он. — Это мне наказание за…
Он не договорил и махнул рукой, подзывая дружинника.
— Посылай гонцов к боярам. Через два часа чтобы все были у меня!
Десяток дружинников помоложе тут же поскакали в разные стороны, дробя копытами деревянную мостовую.
— Не знаю, кого к Хворобе послать, — медленно сказал князь.
— К Хворобе я сам заеду, — пообещал Сытин. — Давай, соберись, княже!
Князь сгорбился в седле и медленно поехал в сторону терема. Дружина по сигналу Сытина потянулась за ним.
— Ещё одна забота, бля! — сплюнул Сытин, глядя вслед князю. — Этого Хворобу хрен уговоришь князя поддержать!
Нормально! Ну, и на кой хер такой боярин нужен?
— Его род постарше княжеского. Двоюродный прадед Хворобы сам князем был. Только рано погиб и сыновей не оставил. Вот и ушло княжество из их рук.
Бывает, чо! Передел собственности, обычное дело.
— Хвороба — ершистый старик. И колдунов ненавидит люто. Окружил себя монахами и сидит в гнезде, как сова.
Я вспомнил сову, которая залетела в сад к Михею, и поёжился.
— Может, тебя домой отпустить? — с сомнением сказал Сытин. — Поспишь пару часов?
Не херово бы! Меня уже в седле качает. И жопу натёр с непривычки!
Я с надеждой кивнул.
— Нет, — мотнул головой Сытин. — Поедем вместе. Чуйка у меня странная.
Ну, вот, бля!
Мы подъехали к высоким деревянным воротам. Долго стучали.
Наконец, ворота заскрипели и приоткрылись. В щель высунулась бородатая голова в зимней шапке с отвисшими ушами.
— Хуле надо? — спросила голова.
— Скажи, Сытин к боярину по важному делу приехал, — ответил Сытин, соскакивая
Я перекинул ногу через седло, лёг на брюхо и тоже сполз на землю.
— Ща! — ответила голова и скрылась.
Ждать пришлось больше получаса. Сытин зло прохаживался вдоль забора.
— Убью, на хер! — бормотал он себе под нос.
Я плюнул, сел прямо на землю и задремал, прислонившись к воротам.
Мне снится, что я стою посреди тронного зала. Передо мной на троне сидит пожилая женщина с худым, властным лицом.
Мать. Княгиня.
Рядом с ней на позолоченном стульчике примостился брат Севка.
Не люблю я этот терем! Мне в нём душно и тесно. То ли дело — в лесу, или в поле.
Стану князем — снесу на хер! И построю новый.
— Ваня! Хвороба говорит, видел большого медведя в лесу возле Заречной. Крестьяне боятся, что скотину задерёт.
Я бросаю взгляд на Хворобу. Он странно изгибает шею, словно высокий ворот ему натирает. Откашливается.
— Да, княжич! Огромный медведь, шкура седая. С лошадь величиной будет!
Старый медведь — это хреново. Охотиться он не может, жир к зиме не нагуляет. Пойдёт разорять деревню, а то и за людей примется.
— Съезжу, — говорю я, — поохочусь! Хвороба, ты со мной?
— Не могу, — мнётся уже пожилой боярин. — Отец заболел, просит с ним побыть.
— Побудь. Отца бросать нельзя.
Бля, если Хвороба выглядит старым, то сколько же лет его отцу? Столько не живут.
Своего отца я не помню. Он погиб в стычке с литвинами, когда я был маленьким.
— А ты, Севка? Поедешь? Разомнёмся!
Брат послушно привстаёт со стула, но мать тяжёлым взглядом осаживает его назад.
— Всеволод пусть со мной побудет. Что-то я себя нехорошо чувствую. Спину ломит. И кашель.
Она несколько раз сухо кашляет в платок.
— А ты поезжай, Ваня. Тебе после меня княжить, привыкай княжество беречь.
Слова падают, словно холодные тяжёлые капли. В них ни любви, ни заботы.
Но я привык. Мне по херу уже.
— Ладно! Десяток дружинников возьму с собой.
Киваю матери и брату, поворачиваюсь и выхожу из зала.
Тьфу, бля!
Скорее бы на волю. Почувствовать в руке тяжесть кованой рогатины. Ощутить судорожные рывки умирающего опасного зверя. Азартное, отчаянное веселье от того, что смерть опять прошла совсем рядом.
Узкими, тёмными коридорами иду в свою, дальнюю часть терема. Захожу в комнату жены. Она вскидывает на меня огромные, серые глаза. Ресницы радостно трепещут.
Ирина. Моя колдунья.
— Ваня! Мне бабка сказала, что у нас сын будет!
— Да ты что?!
Обнимаю жену, сажусь рядом с ней на постель.