Немой 2: охота на нежить
Шрифт:
Пёс озадаченно зарычал. Потом начал таять, меняться. И превратился в моего папашу.
Редкие русые волосы папаши прилипли к потному лбу. Глаза прищурены. Нижняя губа чуть отвисла. К ней приклеилась давно потухшая самокрутка с вальдиррским табаком. Крошки табака усыпали широкую грудь, обтянутую шерстяной рубашкой. Ворот расстёгнут, из него торчит плотная шея с выступающим кадыком.
Так папаша выглядел по субботам, когда возвращался из бара, накидавшись дешёвым пойлом. И принимался за моё
— Эй, Макс! Ну-ка, иди сюда! Сколько раз я тебе говорил, что бойцовских сомов надо кормить два раза в день? Какого хера ты вчера вечером оставил их голодными? Опять шлялся с девками?
И ты думаешь напугать меня этим, чёрная муть?
Я отлично помню тот день. Папаша надрался в баре с такими же фермерами. А вернувшись домой, по своей привычке взялся за ремень. Вот только он спьяну не сообразил, как мне это остописдило.
Ударом головы я расквасил папаше нос и губы, и уже через час шагал по трассе, ловя попутный грузовик до космопорта.
Папаша растаял в моём сознании. Надеюсь, что навсегда. Скучать по нему я точно не буду.
Вместо него появился кузнец Аким. Толстые красные губы кузнеца шевелились в зарослях чёрной бороды.
— Иди сюда, не бойся! Я помогу!
Охереть! Теперь это чёрное облако принялось за память Немого. Оно металось по моему сознанию, выискивая хоть что-то, что смогло бы меня напугать.
Так вот как ты действуешь, сука?! Через страх. Стоит жертве дать секундную слабину — и она в твоей власти, так? И ты тут же высасываешь из неё жизнь, как жирная паучиха? Ну, кто бы сомневался, бля!
А если я так сделаю?
Я вгляделся в мутное клубящееся марево. Давай, покажи свои слабые места!
Перед глазами быстро замельтешили беспорядочные картинки. Яркие, словно вспышки боли, они рождали страх, обиду, злость. Но мелькали слишком быстро, чтобы я мог их разглядеть. А ещё их было слишком много.
Ого, сколько дряни ты в себе накопила!
Облако сгустилось, пытаясь защититься. Передо мной снова маячила рожа Акима.
Кстати! С какого это хера у Акима опять два глаза? Непорядок!
Я ударил когтями по правому глазу кузнеца и вырвал его из глазницы. Вот так!
Из пустой глазницы покатились чёрные капли.
Чёртово облако беззвучно взвыло от боли и ненависти. И принялось поспешно таять.
Куда, бля?!
Я вцепился в него передними лапами и ощутил в когтях тугую бьющуюся плоть. А затем мрак исчез. В небе вместо тусклого мутного комка снова светило летнее солнце.
В моих лапах бессильно трепыхалась здоровенная летучая мышь, величиной с крупную собаку. Огромные кожаные крылья вяло хлопали по льду. Под распоротым брюхом растекалась чёрная лужа.
Клыкастая звериная морда смотрела с такой ненавистью, что у меня шерсть на загривке встала
Я ухватил мышь зубами за крыло и потащил к берегу. Тонкая перепонка порвалась под моими клыками. Я перехватил мышь за сустав.
Всё равно неудобно! И Сытину надо помочь с русалкой.
Перекидываемся, Немой!
В голове щёлкнуло. Я проломил тонкий тающий лёд и с головой ухнул в холодную воду.
Вынырнул, выплюнул воду. Одной рукой снова схватил дохлую мару за крыло, а другой сделал два поспешных гребка. Доплыл до качающейся на воде русалки и принялся вместе с Сытиным толкать её к берегу.
Лицо русалки было бледным и прозрачным как лёд. Под тонкой кожей рук проступали синеватые жилки. Рыжие волосы поседели и извивались в воде безжизненным пучком. По всему телу кровоточили порезы — русалка поранилась о лёд.
Потапыч в человеческом обличье стоял по колено в воде. За его спиной толпились растерянные дружинники с саблями.
Потапыч бережно подхватил русалку на руки, мигом взбежал вместе с ней на песчаный обрыв и скрылся в избушке.
Я выволок мару на берег и почувствовал, что меня колотит от холода.
— Божен! Д-дрова! Чупав! Костёр разожги!
Через десять минут костёр полыхал жарким пламенем. Мы с Сытиным скинули одежду и развесили её вокруг огня. От мокрых шмоток валил пар.
Божен плеснул в котелок вина, подогрел его на огне и разлил по кружкам.
— Пейте!
Стуча зубами о край кружки, я втянул в себя горячее вино. И почувствовал, как холод внутри отпускает, уходит.
Ну, бля!
Натянул запасные штаны и побрёл к избушке. Постучал в запертую дверь.
— Потапыч! Одежду давай, высушу!
Через минуту дверь открылась. Оттуда вылетел ком мокрой грязной одежды.
— Потапыч, как там...
Дверь снова захлопнулась.
Я пожал плечами, подобрал одежду и отнёс её к костру.
Божен налил ещё по кружке вина.
— Ну, рассказывай, Немой! — спросил Сытин, разглядывая скрюченную мару. — Ты что-то понял про эту тварь?
Понял-то понял. Как только объяснить, бля?
Я помолчал и сделал ещё глоток вина, собираясь с мыслями. Кружка приятно грела замёрзшие пальцы.
Вот такое, бля, интересное лето!
— Страшная она, как жизнь Ганса Леопольдыча. Я ей прямо внутрь заглянул.
— Ну, и как? — поинтересовался Сытин.
— Как будто вонючей грязи нажрался.
— Немой, я же тебе говорил, что питаться надо правильно, а мыслить — позитивно, — укоризненно сказал Мыш. — И медитировать почаще. Ты теперь князь. От тебя судьба государства зависит.
Ой, да ладно, бля!
— Значит, она через страх действует? — переспросил Сытин. — Эффективно, ничего не скажешь. Сам иногда так делаю.