Немой набат. 2018-2020
Шрифт:
– На какой срок?
– На полгода, а там видно будет.
Брови у портье многозначительно приподнялись, и он на тугом русском, с акцентом сказал:
– Если подойдёте через полчаса, думаю, дам вам помощь.
И верно, через полчаса после приятного секса с портье, получив адрес квартиры, Соснин уже стоял перед добротной дверью с накладными украшениями под орех, на втором этаже старого дома. Хозяйка показала квартиру – похоже, часть большого помещения на весь этаж, – и Соснину понравилось. Привлекла и старая канапешка с высоким изголовьем, обитая красным бархатом, – напротив телевизора.
Мысли окончательно успокоились, обращаясь к себе, произнёс:
– Вот я и залёг на дно. Неплохое местечко для паузы. Комфортабельное дно.
Перебравшись из майданного мочилова в прибалтийский мирняк, он подумал о «спящих» террористах, которых страшится Европа. Где-то вот так же залегли на дно люди, ждущие приказа взрывать. Но они вечно боятся разоблачений, их ищут. А Соснину опасаться нечего – он просто ушёл в тень. И мысль о том, что его берегут, не позволяя «спалиться» в Киеве, тешила самолюбие, напоминая о сопричастности к грядущим событиям мирового масштаба.
Окрылённый мечтаниями, он не сомневался, что жизнь сделана. Эту формулу Дмитрий услышал от первого начальника Вадима Горохова, секретаря городской газеты, который взял Дмитрия в штат. Громыхала перестройка, местные газетчики, перетряхнув свои духовные активы, не чтя отцов и не щадя дедов, переходя грань приличия, с ржачным стёбом, даже с глумом по делу и без дела громили неприкасаемую прежде партийную власть. В далёкий сибирский город начали звонить из Европы, из-за океана, подбадривая смелых журналистов. Вадим, хорошо владевший английским, весело потирал руки:
– Заметили, заметили! Говорят: маленькая газетёнка, да удаленькая. Димка, ещё чуть-чуть – и жизнь сделана!
С тех пор прошло немало бурных лет. Торопыга Горохов после крушения коммунизма принялся неумеренно пользоваться благами новой жизни, в разгар сибирской зимы укатил в Арабские Эмираты, но из-за крутого климатического перепада его хватил инфаркт – прямо в море, и он утонул. Соснин искренне считал: на его долю выпало то, что предназначалось Вадиму. Но ничего не поделаешь – судьба!
Соснину жаловаться на судьбу не приходилось. Он родился в секретном городе Томск-7 с нестандартным атомным реактором для оборонных нужд, готовился к инженерной карьере. Но взошла заря перестройки, и Дмитрий учуял запах перемен: как в остановленном реакторе, у власти началась остывающая фаза, на местном сленге – осенний режим. Стало ясно: он не вправе запираться в закрытом городе с грифом носителя гостайны.
В семье разыгралась драма. Но сын был непреклонен, поступив на журфак. Он не чувствовал в себе мощных творческих сил, однако жизнь свела его с молодым журналистом Вадимом Гороховым, который тоже не славился талантом, а делал карьеру как организатор газетного дела – готовил вёрстку. Вплоть до своей нелепой гибели он опекал Дмитрия.
После трагедии ответсекретарём назначили вчерашнего студента Соснина. По его инициативе редакция приняла участите в конкурсе оформления печатных изданий, который затеяла какая-то американская фирма. Из-за океана названивали всё чаще, и переговоры вёл
Телефонные знакомства быстро упрочились. В них начал угадываться лёгкий ман. И однажды Соснину сообщили суперскую новость: их газетка – призёр медийного американского конкурса.
Призовую грамоту прислали в роскошном цветастом конверте, с вручением главному редактору. Авторитет Соснина, усилиями которого удалось придать газете современный вид, вырос до небес. Но то были сущие пустяки в сравнении с новым потрясающим известием.
Неким ранним утром – Соснин продолжал приходить в редакцию затемно, интуитивно чувствуя, что новые американские друзья его не забудут, – ему позвонили и сказали:
– В Чикаго открывается вакансия на обучение специалиста по газетному делу. – В душе Соснина прыгнул зайчик. – Если есть желание, могли бы похлопотать о тебе.
Выслушав горячие благодарности, на том конце провода спросили:
– Кто формальный учредитель газеты?
Соснин поспешно крикнул:
– Газета официально стала независимой!
– Тогда всё о’кей. Через неделю вышлем анкеты.
Соснин был на седьмом небе от счастья – абитура в Америке! Эта мысль сверлила мозг, он не ходил, а летал по улицам. Однако ничего не сказал коллегам – сглазят, свинью подсунут. И когда пришёл пакет с документами, равнодушно объяснил редактору:
– Наверное, это обобщённые данные по конкурсу.
Он отослал заполненные анкеты, сделав приписку, чтобы впредь корреспонденция на его имя шла на дом, указав, разумеется, адрес съёмной квартиры, а не Томск-7. Если в секретный город поступит почта из США, спецслужбы поднимут скандал.
Обживаясь в вильнюсской берлоге, лёжа на канапе, Соснин вспоминал, как долго ждал заветного вызова из Америки, чтобы, по Мандельштаму, «разорвать расстояний холстину». На полную включив журналистские связи, отканителился с загранпаспортом. Но в памяти сохранились ошарашенно-завистливые глаза коллег, этой сибирской ссыли, половозрелых лузеров в стоптанных кедах, чьё место у параши жизни, когда он предъявил авиабилет в Нью-Йорк с пересадкой на Чикаго. В те дни он часто вспоминал Наполеона: «У каждого должен быть свой Тулон!» Битва при Тулоне сделала капитана артиллерии генералом. Теперь у Соснина появился свой Тулон.
О слезах матери и отцовских укорах предпочитал не думать – не видел родителей много лет, не летал в Томск, где наверняка попал бы в поле зрения спецслужб.
В Вильнюсе Соснина ждала праздность – временная. Он не сомневался, что вскоре вновь окажется на юру. Никакого запора мысли! Чуть ли не физически он ощущал незыблемую прочность и перспективность стартовой позиции, какую занял к тридцати годам, на огневой скорости поднявшись вверх. Он знал свой завтрашний час, готовясь играть вдолгую, и чуть не ударился в детерминизм: всё предопределено! Вуаля!