Ненаследный князь
Шрифт:
Поговаривали, что усики эти Матеуш сам ровняет маникюрными ножничками, а на ночь смазывает репейным маслом, чтоб гуще росли. И сейчас, крутанув куцый ус, он поднялся:
— Не согласится ли панночка Тиана составить мне компанию?
И как такому откажешь?
Никак.
— Ах, со всем моим удовольствием!
…спину жег ненавидящий взгляд. Вот только чей?
— Не привык я врать, потому скажу прямо. Я вами, драгоценная моя Тиана, очарован… — За руку наследник престола держал крепко, с королевскою хваткой,
— Главное, чтоб не сквозняку, — мрачно заметил Себастьян, подмечая, что для прогулки его высочество выбрали совсем уж уединенную аллею.
И романтичную.
Розы цветут буйным цветом. Канарейки в серебряных клетках надрываются. Издали доносятся переливы скрипок… дворцовый орекстр по странной случайности играет что-то очень душевное, сердечное даже.
— Сквозняки не люблю! У дядечки от них спину прихватывает. Я ему говорила, чтоб носил пояс из собачьей шерсти, сама связала…
— Да вы рукодельница! — восхитились его высочество, ручку целуя.
…панночка Белопольска с готовностью смутилась.
…Себастьян подумал, что еще немного, и ему останется или в королевскую постель, или на каторгу.
— Извиняйте. — Обцелованную ручку панночка Белопольска спрятала за спину. — Однако же у нас в городе не принято, чтоб кавалер незамужних девиц домогался!
Вместо того чтобы разозлиться, его высочество смутились:
— Ах, простите, Тиана, я и вправду не должен был вести себя подобным образом. Меня извиняет лишь ваша красота… от нее я теряю голову…
Королевской головы Себастьяну было не жаль, в отличие от собственной.
— Но вы правы, прекрасная панночка… несомненно, правы…
Вот только произнес он это как-то… неуверенно. И взгляд его, холодный, по-королевски расчетливый, Себастьяну не понравился.
— Репутация — вещь хрупкая, не стоит ею рисковать… — Он предложил руку, и Себастьяну не осталось ничего, кроме как предложение сие принять. К счастью, в дебри розовых кустов его высочество углубляться не стали. — И я всецело разделяю вашу точку зрения… и поверьте, драгоценная моя Тиана…
…когда это она успела стать «его Тианой»?
— …я сделаю все возможное и невозможное, чтобы защитить вас…
…ага, конечно, Себастьян взял и поверил…
— …во всем королевстве не найдется человека, который посмеет сказать о вас дурное слово…
…и опять к ручке… и поневоле начинаешь понимать, для чего дамы перчатки носят. Прежде-то оная привычка казалась великосветской блажью, ан нет, оказывается, смысл имеется, когда каждый встречный руку обслюнявить норовит.
Матеуш приобнял еще, привлек к себе…
…если целоваться полезет, Себастьян ему челюсть свернет. И плевать,
…лучше уж на плаху…
— Мы подыщем вам достойного мужа… — продолжали курлыкать его высочество, при этом норовя изогнуться и заглянуть в глаза. Собственные его, мутновато-зеленые, будто стеклянные, оставались на удивление невыразительны. — С титулом… с понятием…
И целует-то уже не пальчики, запястье, легонько покусывая.
…нет, на такое Себастьян точно согласия не давал.
— Взаправду? — хлопнула очами панночка Белопольска, которой хотелось и завизжать, и сомлеть…
— Взаправду, милая моя Тиана… взаправду… кем бы ты хотела стать? Баронессой… графиней? — Ручку благо мусолить перестал, прижал к груди и поинтересовался: — Слышите, как стучит сердце?
— Ага. — Панночка Белопольска уставилась на его высочество. — Громко. И быстро. Вы, часом, грудною жабой не страдаете? А то, знаете, дядечкин приятель один тоже все жаловался, что сердце громко бухает. И помер. Оказалась, что грудная жаба…
— Это любовь! — с придыханием сказал Матеуш.
— Думаете? А доктор говорил, будто жаба…
Руку отпустили.
— Все-таки вы удивительно непосредственное создание, моя милая Тиана… но скажите мне, есть ли у меня надежда?
И вот что ему было ответить?
Его высочество Матеуш были донельзя довольны и собою и прогулкой. В ближайшем рассмотрении панночка Белопольска оказалась еще более очаровательна. Она так мило смущалась, и в том смущении — Матеуш готов был поклясться — не было притворства.
Тиана…
…имя-то непривычное, но ей подходит. И сама-то она разительно отличается от придворных красавиц с их жеманством, томною леностью, которая пропитывает каждый жест, с привычкой взвешивать каждое слово, выплетая из них кружево пустословья…
— Это смотря на что вы надеетесь. — Тиана присела на лавку и ручки на коленях сложила: ни дать ни взять — гимназисточка из пансиона ее величества, и глазки долу потупила, и щечки розовеют, реснички подрагивают… скромница…
Анелия никогда-то не пыталась играть скромницу. Нет, она была слишком яркой, слишком живой… жадной. И как Матеуш раньше не видел этого? Или видел, но, ослепленный взглядом синих очей, предпочитал не замечать?
— На то, что наши сердца отыщут путь друг к другу, — привычно ответил он, отмечая, что у панночки Белопольской и уши запунцовели. — Мне кажется, мы созданы друг для друга…
Он вновь поцеловал ручку, которая премило дрожала.
Смущение будоражило.
— Да? А мне казалось, у вас невеста имеется, — зловредно напомнила Тиана, глянув снизу вверх.
— Имеется. — Матеуш не стал отрицать очевидного. — Увы, моя дорогая Тиана…
Он сел рядышком и, сорвав розовый бутон, протянул его панночке.