Ненависть и ничего, кроме любви

Романова Любовь Валерьевна

— Это уже второй вопрос, — насмехается Радецкий.

— Допустим, — говорю я, копируя его фразу и тон, высказанную несколькими секундами ранее.

— А что взамен, Воронова?

— Взамен? — хочу сдержаться, мысленно повторяю себе, что нужно ответить обычно и скучно, но меня несет, — слушай, я же не волшебник из изумрудного города, у меня для тебя нет ни ума, ни сердца, ни храбрости. Что я могу тебе предложить? — после моей фразы Миша начинает, не стесняясь ржать в голос.

— Это ты меня деликатно назвала бессердечным, тупым трусом?

— Заметь,

не я это сказала, но не могу не согласиться с твоим определением, ведь как еще назвать человека, который воюет с девчонкой такими методами? — говорю все это и улыбаюсь, а в душе ругаю себя последними словами за то, что язык не могу держать за зубами. Но что поделать, если в присутствии Радецкого я теряю всякий контроль над собой?

— Тебе не понравилась моя шутка? — спрашивает и бровь свою вверх тянет — гад ползучий.

— Банальнее было бы только размести ты мой номер на порно-сайте или где ты там еще часто зависаешь, — Миша уже лежит на парте, содрогаясь от смеха, Мартынов еще держится, но слышу, как прыскает, старательно закрываясь от моего взгляда ладонью, а вот Радецкий от всего этого только звереет, и это плохо.

— Научись вежливости, Воронова. Обратись ты ко мне по-хорошему, извинись за вчерашнее поведение, я бы может и сжалился над тобой. Но после сегодняшних слов делаю вывод, что поступил правильно. Выкручивайся сама!

— Марк, — я хочу сказать что-то доброе, примирительное, но слова не идут. Ну не могу я с ним нормально общаться! А этот козлина еще и смотрит исподлобья, ждет, скотина, моих слез. Но нет, такого удовольствия я ему не доставлю.

— Черт с тобой. Наслаждайся своей победой, — бросаю ему я, едва сдерживаясь, чтобы все-таки не треснуть его головой об стол, но все же тихо разворачиваюсь и спускаюсь на несколько рядов ниже, к заинтересованной Ире.

Глава 8

С большим трудом, но мне удается избавиться от многочисленных звонков: регистрация на сайте, два часа общения со службой технической поддержки, подтверждение моего телефона и, наконец, объявление, как и сам пользователь, разместивший его, заблокировано. Всех звонящих я перенесла в черный список для надежности и вновь стала хозяйкой своему телефону. И почему раньше не заморочилась? Избавила бы себя от диалога с Радецким.

— Чем ответишь? — спрашивает меня Ира, пока мы обедаем в столовой.

— Ничем, — она едва не давится своим бутербродом от моего ответа, — я научилась отбивать словесные атаки, но ничего не могу сделать против таких выходок.

Это чистая правда. Я в школе никогда не могла ответить на шутки Радецкого, моей фантазии просто не хватало, чтобы противостоять достойно, а на мелкие пакости не разбрасывалась — все равно не оценит.

— Значит просто стерпишь?

— Стерплю, — грустно вздыхаю я.

— А если он еще что-нибудь сделает?

— Если он снова что-нибудь сделает, то стерплю еще раз, — получается еще грустнее, даже как-то безнадежно.

— Не узнаю тебя, — Ира усердно жует уже третий по счету бутерброд и качает головой.

— Ладно

обо мне, когда твоя встреча должна состояться с Мартыновым?

— В субботу.

— Так вроде бы мы группой встречаемся?

— Он сказал, что ничего не забыл на этих посиделках, — пожимает плечами.

— Ну и что делать будешь?

— То, что ты говорила — не пойду. Вернее, пойду, но с тобой и с группой. Я никогда ни с кем не дружила, почему бы не попробовать?

— Молодец, решение верное.

Пока разговариваем, вибрирует мой телефон, а глаз при этом вновь начинает дергаться, хотя я и понимаю, что кошмар со звонками закончился. Пишет староста — она создала чат, где мы обсуждаем в какое кафе пойдем в грядущую субботу. Предложений много, но, в конечном счете, все соглашаются на небольшую кафешку-клуб недалеко от корпуса института, так как в группе есть те, кто живут в общежитиях, и им так недолго добираться.

Мы заканчиваем с обедом и идем на последнюю пару — лекцию общую для всего потока. Привычно занимаем места на ближних рядах. Пока ждем начала лекции в аудиторию заходит Димка, оглядывает многочисленных присутствующих, находит меня и машет рукой, подзывая. Я выхожу в коридор и сразу же оказываюсь в кольце крепких рук, и до кучи друг чмокает меня в макушку.

— Верка, сегодня тренировка отменилась, а ты мне обещала отметить твое возвращение. Совместим два приятных события в одно? — мы так и стоим в обнимку: Димка опирается на подоконник, а я прямо перед ним в кольце его рук. Со стороны, конечно, может показаться, что мы парочка, но для нас, для тех, кто в детстве спал на смежных кроватях в детском саду, такое поведение привычно.

— У меня последняя пара, потом свободна.

— Здорово, у меня еще две, но после этой я буду свободен!

Я смеюсь над другом — он собирается прогулять ради нашей встречи, но говорит с серьезным выражением лица, а оно ему как-то по жизни не идет, больше на гримасу похоже.

— Ладно, тогда после этой пары у входа в корпус.

Димка кивает, чмокает снова, но уже в щеку, заводит в аудиторию и еще долго жестикулирует и гримасничает, смеша нас с Ирой. Если смех продлевает жизнь, то мы свою продлили лет на пять точно. Но вдруг передо мной появляется темная фигура — в смысле Радецкий в черных джинсах и таком же угольном джемпере, и как дементор высасывает из меня всю радость. В последнее время я все чаще упускаю его из виду, и он появляется неожиданно. Видимо, чутье мое сбилось, а это опасно.

— Никогда не видел Фирсова таким нелепым! — говорит и делает такое лицо, словно лимона объелся. Он на удивление один, без своих друзей-прилипал.

— Ну было бы странно, если бы он к тебе так же относился.

— Значит, свидание? — будто не слыша моего ответа, изрекает Марк.

— Тебе-то что? Иди куда шел.

— Да я к тебе и шел! — заявляет он неожиданно, чем вызывает у меня легкое, хотя правильнее сказать, абсолютное недоумение! — судя по моему аккаунту на авито, ты разобралась с шуткой?