Ненависть и ничего, кроме любви
Шрифт:
— Говори, — предупреждающе щурюсь я.
— Вер, не обращай внимания. Просто сказал, чтобы он вокруг тебя не отирался.
— С чего бы у вас возник такой разговор?
— Да не важно. Главное, он ответил, что до тебя ему дела нет и никого он доставать не собирается.
— Значит вот так он ответил… — пробормотала я.
Ну надо же какой придурок — дела ему до меня, значит, нет. А с пятого класса доставал он меня просто так? Даже обидно такое слышать. Я-то думала он меня за что-то конкретное невзлюбил, ну там, сказала лишнего, или домашку списать не дала.
— Вер, ты обещала мне все рассказать, если будет плохо, — напоминает мне Димка. Я перевожу на него взгляд, и почему-то чувствую несильную боль в руке — оказывается, я задумалась настолько, что впилась ногтями в собственную ладонь. Облегчение наступает едва я разжимаю кулак, но на коже остаются глубокие следы-полулунки.
— Если будет плохо — скажу. Пока только у Ирки совсем не ладится. Мартынов ее достал, — говорю я между прочим, чтобы отвлечь его внимание от себя.
— Егор? Да с ним вообще что-то неладное в последнее время, — признается Димка, — ей Богу, как бес вселился. Представляешь, даже не отмечал с нами победу нашу, напивался там, где-то в своем номере, хотя тренер нам категорически запрещает пить. Ну понемногу, но не до полного беспамятства. И злой ходил, как черт, разве что на людей не кидался. Хотя в игре и такой момент был.
— По всем признакам прямо-таки влюбился, — хмыкаю я.
— Ну а что он не человек что ли? Влюбиться не может?
— Может, — согласно киваю я, — но тогда я Ире сочувствую.
— Это еще почему?
— В нее влюбился Мартынов, — удивительно, как Димка не понимает очевидных вещей, — само по себе стремно.
Димка только глаза закатывает на мой ответ. А тем временем такси подвозит нас к дому.
— Еще раз поздравляю с победой, — кричу я другу на прощание. Дождь усилился, и намокать как-то не хочется, поэтому мы наскоро чмокнулись и разошлись.
Часы показывали всего лишь половину пятого утра. Папа еще спал, а я тихонько пробралась в свою спальню и завалилась на кровать, едва успев снять с себя джинсы, и под действием теплого одеяла и до безумия мягкой подушки мгновенно уснула.
— Вера! — я подпрыгиваю на месте и едва не опрокидываю на себя полный бокал остывшего чая. Кажется, уснула за столом.
После утренней вылазки чувствую себя вареным пельменем, хотя мне и удалось еще немного поспать.
— Ты завтракаешь только чаем? — строго спрашивает папа, нависая скалой.
— Просто я не голодная, — честно бормочу я, отхлебывая из чашки.
— Это уже не шутки, ты вообще ничего не ешь? Завтракаешь чаем, обедаешь чаем, ужинаешь тоже чаем!
— Пап, ну ты чего?
— Ты себя в зеркало видела?
А что в зеркале? Вот на весах с утра картинка была интереснее на целых два килограмма.
— Вера, хочешь стать анорексичкой?
— Не преувеличивай. Я просто слежу за фигурой.
— Следить за фигурой нужно, — соглашается папа, — но не отказываться же от еды!
— Но я действительно не голодная.
— Все равно. Я заварил тебе овсянку. Хоть что-то поешь.
Передо мной на столе оказывается тарелка с небольшой порцией каши с мелкими кусочками
— Ну вот, — папа довольно кивает головой, отправляя пустую тарелку в раковину, — и про обед не забудь.
Я соглашаюсь с папой, лишь бы не спорить, но едва он выходит из кухни меня посещает чувство вины за то, что я съела такую большую порцию каши. Овсянка ведь сплошной углевод, тяжелая пища и непременно отложится в самом ненужном месте. И как можно быть такой безвольной?
Еще хуже мое настроение становится в тот момент, когда мое трикотажное белое платье, которое в последний раз сидело на мне немного свободно, вдруг оказалось велико и словно мешком заволокло фигуру. Положение спас только поясок, который приталил эту мешковину. А между тем в зеркало на меня смотрела отнюдь не стройная девушка, я все еще вижу лишние килограммы, которые непременно нужно убирать. Еще и усталый видок после доброго утра превращает меня в сорокалетнюю женщину, зарабатывающую на жизнь торговлей селедкой на рынке с утра до вечера. Мне пришлось нанести немного больше макияжа, чем обычно, чтобы скрыть бледность кожи и темные круги под глазами, и наложить светлые румяна. И хотя выглядеть я стала лучше, все же еще немного похудеть мне бы не помешало.
— Выглядишь изможденной, — говорит мне Ира при встрече, — надо же, как ты похудела. Я даже не замечала.
— Утром встречала Димку со сборов, не выспалась, — отмахиваюсь я, хотя Ирино замечание о моей фигуре добавляет пару баллов моей шкале настроения.
— Что уже сегодня? — вдруг всполошилась Ира, — две недели прошло? Блин…
— Да ладно тебе, ты его, — понимая о ком переживает подруга, — в последнюю встречу так отшила, что он убегал, как побитый щенок.
— Вот именно. Теперь придумает что-нибудь такое…
— Да нормально все будет, не бойся, — улыбаюсь я и тяну ее в аудиторию.
На первую пару спортсмены так и не явились, и я даже успела помечтать, что они настолько устали, что пропустят весь день, но увы, на семинар троица пришла. На удивление мое и Иры, Мартынов в первом же ряду свернул, даже не дойдя до нашего, и ушел на самую дальнюю парту вместе с Мишей. По виду у обоих было обычное настроение, ничего не предвещавшее. Радецкий уселся на параллельную парту в среднем ряду, так же проигнорировав наше присутствие.
И хотя Ира всю пару недоверчиво косилась в сторону последних парт, от троицы не было ни слуху и ни духу. Я уже было расслабилась, потому как несмотря на спокойный вид волновалась не меньше Иры, но ничего в моей жизни не заканчивается благополучно.
— Что ты с собой сделала?
Я хмуро посмотрела на объект моих страданий, лениво привалившегося плечом к стене и отрезая мне путь к двери в кабинет моего дипломного руководителя, с которым у меня назначена встреча. Его, как обычно, пришлось выжидать, как верному псу под закрытой дверью.