Ненависть и ничего, кроме любви
Шрифт:
— Это просто недоразумение, которое, к счастью, быстро разрешилось.
— Ну и хорошо, — соглашается преподаватель, не проявляя особого интереса к моему вопросу, — занимайте свое место.
Я прохожу к своему месту и намеренно не смотрю в сторону Радецкого, потому что боюсь выдать себя. Во мне душа клокочет от собственной смелости, ведь никогда прежде не переходила к действиям, и вот момент настал.
— Что случилось? — шепчет Ира, но я отмахиваюсь:
— Потом расскажу.
За что мне нравится Ирка — она все понимает и никогда
— Радецкий — идиот, — резюмируя я все произошедшее, — подменил листы с моей работой на пошлые анекдоты. Я одним глазом пробежалась — едва сдержалась, чтоб ему в морду его спортивную не плюнуть. А представляешь, что с преподом было, когда он это увидел?
— И ведь этого стоило ожидать от него, — уверенно кивает Ирка, — почему ты папку не проверила?
— Сама не знаю. Наверное, чутье сбилось. Но ничего! Я уже придумала план мести и даже осуществила, — Ира смотрит на меня с подозрением, а я не томлю ее в ожидании, — скажем так, я вытащу наружу его истинное лицо!
— И что это должно означать? — обескуражено спрашивает она.
— Только то, что этот зеленый гоблин еще пожалеет о содеянном, — с чувством невероятного удовлетворения говорю я, — в то время, пока меня не было, я успела сходить в аптеку и купить зеленку, а после пройти в их раздевалку и добавить немного в его гель для душа.
Ирка задыхается от удивления, ее глаза расширяются, а на рот мгновенно опускается ладонь, явно сдерживающая льющиеся наружу звуки.
— Ты просто мой герой! — наконец выдает она, — а ты случайно не капнула пару капель в гель Мартынова? Ну чисто за компанию?
— Нет, подруга, прости, как-то не подумала.
— Жалко, — тянет Ирка, — я бы тоже порадовалась.
— Ну все еще впереди. Кстати говоря, — осторожно начинаю я, — мне Димка обмолвился, что Мартынов себя вел странно в их спортивных гастролях… — умолкаю и оцениваю реакцию Иры на мои слова. Она не то не расслышала, не то вовсе не поняла, или виду не подавала.
— Дима предположил, что он влюблен, — заканчиваю свою мысль и кошусь в сторону Ирки.
— Кто? — а нет, все слышала, судя по тому, как быстро среагировала на последнюю мою фразу, — Мартынов? Не смеши, ему не ведомы такие чувства.
— Полагаешь? А вдруг и его ледяное сердце растаяло?
— Не смеши, Вера! — излишне грубо отрезает она, — этот придурок не может испытывать таких чувств. Зачем вообще ты мне это говоришь? Какое мне до него дело?
— Ну может его поведение как-то связано…
— Нет, не связано! А если связано, то точно не со мной, и давай закроем тему! — фыркает Ирка.
Я покорно замолкаю, ведь, в сущности, и не мое это дело, что между этими двумя происходит. Но, кажется, Ирка успокоится не может.
— А что же с Радецким? — вдруг выдает она.
— А что с ним? — пришла моя очередь удивляться.
— Ну как же, цепляет тебя при каждом случае.
— О нет, — я даже смеюсь от нереальности ее идеи, — у нас с ним особая связь. То, что есть между нами называется только одним словом — ненависть. Между нами не может быть ничего, кроме ненависти.
— Но, когда вы сходитесь в воздухе молнии сверкают — такое бешенное напряжение, почти сексуальное, — я крайне удивлена услышать нечто подобное от скромницы Ирки. Куда пропала та тихоня, которая не может и рта раскрыть?
— Не говори чушь, — фыркаю я, нервно теребя подол джемпера, — повторяю, между нами нет ничего, кроме ненависти!
— Только любовь, — продолжает она меня троллить, чем вызывает бешеный взрыв огня в моей груди, — ненависть и ничего, кроме любви! — выдает она голосом, смакующим каждое произнесенное слово, чем душит остатки моего самообладания.
— Не неси чушь! — почти грубо прерываю ее я, — и вообще, мне идти нужно, препод ждет с исправленной работой.
— Вер, ну ты чего, я же пошутила! — тянет Ирка, но ее слова доносятся мне в спину, — Вер! Не обижайся! — кричит Ирка, но я делаю вид, что уже не слышу.
Она вывела меня из себя настолько, что кровь в жилах закипела и теперь жжет где-то под кожей. Я глубоко дышу, пытаясь потушить пожар в груди, но огонь — это стихия и так просто погасить его не получается. Не помогает и стакан воды, выпитый мною дома, и холодная вода, которой я умываю лицо. И лишь когда я позже отдаю Эдуарду Валентиновичу свою работу, немного забываюсь, и огонь отходит.
— Что ж, Воронова, почитаю, — он уже пережил дневное происшествие и выглядит совершенно спокойным, — надеюсь, тут сюрпризов не будет.
— Нет, Эдуард Валентинович, — покорно отвечаю я, припоминая, как трижды дома и трижды перед дверью препода проверила то, что находится в моей папке, — я еще раз прошу прощение за это недоразумение, но клянусь, что это не моя шутка.
— Да я уж тоже подумал об этом, — нехотя тянет мужчина, — ладно, будем считать, что никакую другую работу Вы мне не отдавали. Я ознакомлюсь, и завтра скажу Вам, что к чему, договорились?
Я только согласно закивала, чувствуя невероятное облегчение от того, что Эдуард Валентинович оказался достаточно рассудительным.
— До завтра, Эдуар Валентинович!
— До встречи, Воронова!
Из кабинета дипломного я выхожу в шестом часу вечера, чувствуя невероятную легкость и свободу. Однако усталость мгновенно накатывает, опускаясь на плечи тяжелой ношей, поэтому я не спеша плетусь по длинному пустому коридору, а где-то вдалеке слышу громкий смех и гулкие шаги студентов-вечерников, вероятно.
И если бы мне только знать, что всего лишь через десять секунд лицом к лицу столкнусь с Радецким, я бы непременно свернула куда-нибудь, или пошла в обратную сторону. Что можно сделать за десять секунд? Практически ничего, но всего десять секунд разделили мою жизнь на красноречивое «до» и «после».