Ненависть к тюльпанам

Лури Ричард

Если ты любишь жизнь!..

Если ты любишь свою семью!..

Если ты хочешь спасти меня от греха предать тебя!.. Кивни головой!..

…И ты киваешь, Анна! В моём собственном коротеньком фильме — ты киваешь!

Часть III

28

— Нет! Нет! — закричал Уиллем, брызгая слюной. — Нет, ты просто-напросто повторил ту же ситуацию, которая случилась с тобой, когда ты впервые вошёл в её дом!

— Что ты имеешь в виду?

— В ту ночь, ещё во время войны, ты влез в её дом и был уже готов уйти

из него, потому что крыса пробежала по твоей ноге! Но перед тобой внезапно появилось моё лицо, и это придало тебе уверенности двигаться вперёд! Сейчас ты снова входишь в её дом после всех этих лет, и на этот раз тебе является Анна Франк, подтверждая твоё желание убежать прочь!

— Но подобные видения случались со мной и раньше! Они случаются со мной с той поры, когда я ещё был ребёнком. С того самого дня, когда я глотнул пива с моим отцом, вышел из дома и почувствовал, что Господь с обратной стороны небес заметил меня!

— То, что такое случается уже долгое время, совсем не означает, что с этим надо что-то связывать! Ты просто твердишь сам себе надуманные ситуации, чтобы отцепиться от крючка!

— Ничто не сможет отцепить меня от крючка!

— Так ты хочешь и меня втянуть в свою компанию?

— Если тебе не нравится мой рассказ, создай свой собственный!

— В конце концов, мне же нужна какая-то объясняющая история! Видишь ли, есть круг приятелей, хорошие ребята, с которыми раз-другой в неделю я играю в мяч. Потом мы сидим в сауне, восстанавливаем дыхание. Они знают, зачем я отправился в путь, что я разыскивал. Они спросят меня — как прошло путешествие? Нашёл ли ты своего брата? Был ли он доволен вашей встречей? Что он рассказал тебе о твоём детстве и о войне? Не могу же я говорить всякую ерунду моим друзьям, сидящим голыми в сауне, нельзя же дурачить их!

— Хорошо, — сказал я, — похоже, что тебе нужно составить два рассказа. Один для себя, другой для них. Но, вероятно, я не смогу помочь тебе в этом!

— У меня возникла идея! — воскликнул Уиллем, обрадованный возможностью рассказать изменённую историю. — Я скажу, что нашёл тебя! Розыск занял какое-то время, но я нашёл тебя в доме для престарелых в Гарлеме или в Делфте, и твоя память так ослабела, что я сумел добыть только небольшие отрывки и кусочки. Но некоторые из них оказались интересными, скажу я, и поведаю им о том, как дядя Франс поймал тебя, и о жёлтых звёздах, и о жестянке из-под какао… Этого будет достаточно! Никто не станет допытываться о большем.

— А как насчёт твоей внучки, той, которая интересуется своим голландским происхождением? Что, если она захочет приехать и встретиться с тем, кто был для неё дядюшкой Йоном?

— Я скажу ей, что ты избегаешь людей, это для тебя слишком тяжёлая нагрузка. А кроме того, она не говорит по-голландски!

— Вдруг она не послушается тебя, как обычно и поступают молодые американцы, приедет сюда и найдёт меня, но совсем не в богадельне в Гарлеме, а живущим самостоятельно в центре Амстердама? Тогда она узнает о лжи, использованной для сокрытия чего-то другого, а это что-то другое содержит нечто ещё большее!

Я увидел, что мой маленький сценарий — непослушание молодёжи, поиски семейных корней, скрытая правда — обеспокоили его.

Уиллем допил свой джин, жестом попросил налить ещё, потом улыбнулся:

— Я не думаю, что такое когда-нибудь произойдёт, но если даже и случится, то ты всегда сможешь объяснить что-то вроде: да, были кое-какие постыдные

дела, о которых ты не хотел ей говорить! Вот, мол, ты и дядя Франс некоторое время занимались поисками евреев, чтобы выдать их, но вам, конечно же, никогда не удалось это сделать!

— Тогда как же мы добыли пищу, чтобы пережить то лето, и ту осень, и ту ужасную зиму?

— Я знаю! Помнишь тот жаркий день, когда ты задремал, стоя перед церковью Весткёрк позади кресла дяди Франса, и тебе грезились официанты на коньках, а потом открыл глаза, и перед тобой оказался твой друг?..

— …Кийс! Кийс!..

— Да, твой друг Кийс! Так вот, вместо того чтобы отвернуться от вас, он сказал, что ищет тебя повсюду, потому что он работает для подполья, и ты можешь помочь ему предупреждать людей, скрывающих евреев, о намеченных облавах! Немецкие полицейские не остановят ребёнка, везущего ветерана войны в инвалидной коляске, и если ты согласен помогать, то ты и твоя семья будут получать удвоенный рацион по карточкам! Ты получишь яйца и тоже станешь героем!

— Хотел бы я узнать, что случилось с Кийсом!.. — произнёс я больше для себя, чем для Уиллема, и на мгновение ощутил прежний страх перед Кийсом, страх трусливого лжеца перед лицом смельчака, не боящегося сказать правду. — Да, эта весьма миленькая история годится, чтобы рассказывать её другим людям! — сказал я громко. — Но что же ты станешь рассказывать самому себе?

— Я ещё не знаю. Но я твёрдо знаю, что у меня появилась некая тайна, которая будет сдерживать меня, отдалять от других людей, от жены, от детей, от моих друзей, от кого бы то ни было — до того дня, когда я исчезну. Потому что я не желаю считаться даже косвенной причиной смерти этой девочки! Я не хочу быть для людей таким!

— Но ты будешь таким для себя!

— Для себя — это совсем иное! Конечно же, скверно, но — по-другому!

— Посмотри, Уиллем, ведь никто же не просил тебя приезжать сюда! У тебя всё было: наша мама, Америка, новая жизнь. Я же здесь влип в дерьмо! Ты узнал, каково было наше прошлое, и ты не хочешь его принять! Ты не можешь сказать о нём ни жене, ни детям, ни своим друзьям! Ты заставляешь меня стать лжецом ради тебя! Ты стремишься превратить меня в маразматика, живущего в доме для престарелых, или предлагаешь притвориться героем Сопротивления для твоей внучки на случай, если она когда-нибудь приедет и разыщет меня! Но я ни то и ни другое! Я просто человек, который выстоял! У меня были дела и с дерьмом, и с истиной! А теперь мне предлагается начать врать, чтобы защитить моего американского братца, которому, видите ли, не нравится, как перевернулась жизнь, и он хочет исправить её, словно испорченный прибор!

Уиллем ошеломлённо молчал, уставившись в свой стакан с джином.

— А что ты скажешь о такой маленькой истории, Уиллем: однажды раздаётся стук в дверь в твоём доме в Калифорнии, и — догадайся, кто на пороге? Дядюшка Йон!.. Прямо из Голландии!.. Жаждущий увидеть своих давно потерянных родственников!.. Ты, вероятно, Томми!.. А ты, конечно же, Синди!..

Ну посуди сам, если Уиллем мог появиться на пороге у своего брата в Амстердаме, то почему же Йон не сможет быть взаимно вежливым? И тогда, конечно же, они будут насмешливо поглядывать на тебя, ведь ты же говорил, что дядюшка Йон маразматирует в приюте, а он здесь, здоровый и энергичный! Что же происходит? Какова же истинная ситуация?