Ненавижу игрушки
Шрифт:
Эйнеры справляются с узким лазом минут за сорок. Низкочастотные удары прекращаются, наступает звенящая тишина. Теперь только ждать. Рано или поздно они появятся здесь. Я сама нащупываю ладонь Андрея, сжимаю ее в своей руке.
Вокруг темно, тихо. Мы не разговариваем друг с другом и вообще стараемся не шевелиться. Время перестает ощущаться. Минуты не идут ровным строем, чеканя шаг, они еле шевелятся, кружатся в воздухе, как пылинки, попадающие в свет солнечного луча. Где это солнце? Скрыто толщей скалы. Глаза у меня слипаются, дремота
Проснуться заставляет яркий свет, пробивающийся через сомкнутые веки. Андрей светит мне в лицо фонариком, хмурит брови.
– Не спи. Ты стонешь во сне.
– Они уже идут?
Кивает головой, выключает фонарик. Мы замолкаем, потому что слышим перестук металлических конечностей, ступающих по каменному полу. Сначала тихий, потом все громче и громче. Порой ходок останавливается – видимо, осматривает подозрительные места. Идет дальше, перемещаясь от одной стенки к другой.
Он уже рядом, напротив нашего фальшивого люка, замаскированного под камень. Шаги снова прерываются. Я снимаю пистолет с предохранителя, но не знаю, куда его направить. Себе в висок? Или на вход?
Перестук отдаляется. Можно выдохнуть. Еще минуту мы слушаем, как машина, управляемая эйнером, шагает по тоннелю, потом тишина снова заполняет наше маленькое укрытие. Я хочу спросить Андрея – вернется ли эйнер, но откуда ему знать? Да и не хочется нарушать молчание.
Проходит час, другой. По крайней мере, мне так кажется.
– Я хочу в туалет, – шепчу едва слышно.
– Я тоже, – отвечает он, – Но надо потерпеть. Хотя бы еще час.
Зажигает на несколько секунд фонарик, позволяя мне, наконец, взглянуть на циферблат часов. Внутреннее ощущение не подвело, я ошиблась лишь на пятнадцать минут.
Ближе к ночи Андрей решается снять люк. Сначала в темноте, прислушиваясь к дыханию пещеры, продуваемой едва заметным сквозняком. Потом включает свет. Вокруг никого. Он спускается вниз, помогает спуститься мне. Далеко уходить мы не решаемся, поэтому он показывает на выбоину в стене, найденную метрах в тридцати от укрытия – “делай свои дела здесь”. Сам уходит в другую сторону. Не знаю, чувствуют ли эйнеры запахи, но если снова будут проходить мимо этого места, могут учуять. К черту! Не делать же нам это там, где прячемся! Да и оттуда запах мог бы просачиваться наружу.
Мы остаемся в пещере еще три дня. Лишь однажды где-то далеко, на границе слышимости, до нас донеслись звуки, похожие на цоканье ходока. И все. Больше они сюда не заходили.
Андрей ведет не в ту сторону, откуда пришли. Мы идем дальше по тоннелю: видимо, есть другой выход. Когда впереди начинает брезжить свет, я чуть с ума не схожу от счастья! Утреннее солнце, порыв свежего ветра, несущий запахи ранней осени… Голова кружится от открывшегося над головой голубого купола.
– Тихо, тихо! – он подхватывает меня, потому что я оступилась и чуть не упала. Смотрит в глаза, улыбается, – Все хорошо. Теперь все будет хорошо.
Лицо
– Думаешь, они совсем ушли?
– Вряд ли. Скорее переместили район поисков. Потратили время и усилия на обыск пещеры, решили, что нас там нет, теперь пытаются догнать, прочесывая лес.
Мы уходим в горы. Становится холоднее – так, что Андрею приходится достать из рюкзака теплую одежду. Я больше не завожу разговор о том, что он менсо, это ничего не изменит. Зато могу расспросить о других мирах, в которых он побывал.
Андрей вырос в небольшом городе, но рядом было бесконечное поле космопорта. Каждые несколько минут в небо поднимались корабли, которые он провожал тоскливым взглядом. Ему не терпелось покинуть родную планету, увидеть что-то новое. Тогда он поступил в армейское училище, прошел один учебный лагерь, потом другой. Кто-то из командования заметил смышленого курсанта и его отправили в разведшколу. Последние несколько лет он работал на разных планетах, колонизированных людьми, пока не застрял на оккупированной Расцветающей.
Мы идем через продуваемый всеми ветрами перевал. Сутки ждали, пока установится пасмурная погода, чтобы не оказаться на открытом пространстве под окулярами орбитального корабля-наблюдателя. А может, там и нет никаких кораблей, но береженого бог бережет.
Горная гряда, казавшаяся из леса совсем невысокой, даже какой-то игрушечной, теперь показывает себя во всей красе. Пологие вершины сверкают снежными шапками, дыхание порой перехватывает от морозного воздуха и недостатка кислорода. Андрей говорит – надо пройти еще километров сорок. На это уходит два дня, пока мы, наконец, не спускаемся в зеленеющую долину, окруженную со всех сторон белыми верхушками гор.
– Почти на месте! – проводит рукой по небритому подбородку. Уголки его рта приподнимаются – это еще не та улыбка, к которой я привыкла, но она уже говорит о том, что можно расслабиться: скоро наше путешествие закончится.
Вечером подходим к склону одной из восточных вершин, в складках которой, среди деревьев, я замечаю небольшой домик, крыша которого поросла травой и мхом. Сверху заметить его практически невозможно, да и в долине ни с одной из сторон не видно, если только не подойти совсем близко.
Навстречу нам выходит девушка. Несколько секунд она смотрит на приближающихся гостей с подозрением, потом срывается с места и бежит к Андрею, чтобы повиснуть у него на шее.
– Ну ладно… Ладно, Поля… Все, хватит.
Девушка отстраняется от него, вытирая скупую слезу. Поворачивается ко мне. Похоже, ее нисколько не смущает, что за спиной у меня виден горб энергоблока.
– Это Вероника, – Андрей показывает сначала на меня, потом на свою знакомую, – А это Полина.
Мы обмениваемся рукопожатием: она с добродушной улыбкой, я – с холодностью, непроницаемым выражением лица.