Ненавижу недопонимания
Шрифт:
Правда была в том, что Её Король просто любил их, как родную семью, которой его лишили подлые предатели! Так же, как они лишат семьи и Тильту!
Прекрасная жизнь юной леди, закончится, едва начавшись. Они оставят ей один пепел с солоноватым вкусом бегущего по щекам водопада горьких капель.
Тогда она молила своих мучителей о смерти, но ей сообщили, что последней деве рода Евлампий «оказали милость» по просьбе Святой. Милость? Милость?! МИЛОСТЬ?! Проклятая сука, окружённая проклятыми ублюдками забрала у неё ВСЁ, и смеет говорить о милости?!
Кончилось всё просто. Она выбрала
Почему всё изменилось? Тильта не знала. Просто… в какой-то миг вечности она снова стала собой. Ничего не понимающей, висящей везде и нигде. Она не слышала, не видела, но ощущала себя. Не тело, нет — разум. Чувствовать себя голым сознанием… мягко говоря необычно. К тому же ей не дали освоится.
Тильта ощутила вопрос. Да, не услышала, ведь вокруг была не просто тишина. Само понятие «слышать» тут было… м-м-м… чуждым. Но вопрос она почувствовала. Неизвестный или неизвестные хотели знать, чего она хочет.
Наверное, будь она в собственном теле, или если бы немного успела прийти в себя, то заметила бы ещё тогда, что её эмоции… почти отсутствовали. Только самые яркие и глубокие хоть как-то, но ощущались. Всё же остальное… было практически несуществующим. Бледным, пресным, не имеющим значения.
Только её горе страшно потери и память о том счастье, что она не ценила, горели горько-сладким огоньком в душе. Тильта не хотела ни мести обидчикам, ни смерти убийцам. Она хотела… всё исправить! Чтобы не было смертей её семьи, чтобы она не была такой идиоткой! И забрать, забрать обратно! Всю ту боль, которую причиняла любимым грубыми и глупыми словами. Каждую ранку на сердце матери, что она умудрилась нанести. Каждую обиду на отца, из-за которой не разговаривала с ним неделями, теряла время, что можно было провести с любимым родителем. Она хотела исправить всё это, изменить, чтобы не было больше капризной идиотки Тильты, мечтающей быть в блеске высшего общества, и как можно дальше от «скучной провинции».
И вновь наступило ничто. Было оно длиннее или короче предыдущего — девушка не знала. Но в один ужасающе прекрасный момент она ощутила себя вновь живой. Мелкой пигалицей, не успевшей ещё натворить все те дурости, о которых Тильта так сожалела.
Юная леди, продолжая улыбаться и наблюдать за «своим» танцующим братом, тихо-тихо вздохнула. За все годы, которые Тильта провела, наслаждалась обществом своей семьи… она ничего не сделала. Всё же, несмотря на прозрение, смерть, новое прозрение, она так и осталась глупой, нерешительной девчонкой. Только мечта сменилась.
Тильта боялась всё сделать ещё хуже, ведь Евлампии укрывали у себя последнего представителя прошлой династии. Это измена. Даже если девочка раскроет личность «своего» брата нынешней власти — отца и старшего брата ждёт неминуемая казнь. Остальных… неизвестно. Матушка считает Бойла ребёнком, которого спас и укрыл у них отец. Она и не подозревает о том, к чьему роду принадлежит приёмный сын. Матушка растила Бойла,
Баронесса легко позволяла детям простолюдинов играть со своими детьми, настаивала на их образовании, а если малыши болели, то их всегда, по приказу матушки, осматривали доктора и целители, за которых платили Евлампии. Тильте даже казалось, что привези отец не одного младенца, а десяток, мама не была бы особо против. Только наняла бы больше нянек, и с удовольствием тетешкалась с ребятнёй.
Второй и третий братья тоже не знали, кем был «их» брат. Второй, на момент появления Бойла, уже полтора года был на Флоте, вернувшись в отпуск домой лишь через три месяца, удивившись и обрадовавшись «новому будущему капитану Евлампию». Третий — учился в морской академии, и тоже не был дома почти год. Единственное, чему по-настоящему удивлялись братья, так это отсутствию вестей о беременности матери в письмах. Про саму Тильту и говорить не стоит — она в те времена ещё не родилась. Только со слугами было всё непонятно, но девушка и не пыталась о них ничего узнать.
— Это леди Валуа, — с лёгким удивлением пояснил отец, прервав мысли Тильты. — Я знаю лишь то, что Бойл спас ей жизнь в той истории со степняками, что дерзко, глупо и в высшей мере напрасно попытались устроить во Дворце бедлам.
— Ну, формально — всё же устроили. Они сорвали день рождения Её Высочества, — на лице мамы легко можно было прочесть всё то неодобрение, что она испытывала к диверсантам из Великой Степи. Конечно: испортить праздник ребёнку — матушка такое весьма осуждала.
— Подлецы, — охотно поддержал супругу барон, прекрасно зная, что попытка как-то преуменьшить значимость срыва мероприятия приведёт к не лучшим последствиям. Баронесса, конечно, не устроит скандал, но разговор на полчаса о том, каким опасностям подвергался «малыш Бойл» и как тяжело должно быть милой Принцессе — гарантирован.
— Жаль Фольтест не смог прибыть, — вздохнула женщина. — Посмотрел бы, как возмужал его младший брат.
— Увы, — барон покачал головой. — Или он, или я — должны были остаться в баронстве. Не переживай, наш сын точно не будет скучать. Наша невестка не даст загрустить старшенькому.
— Похабник, — едва слышно отметила леди Евлампий, неодобрительно покосившись на мужа.
— Хах, — так же, едва заметно усмехнулся барон. — Ты читаешь леди Джирайя, а похабник значит я?
— Это… другое, — матушка сделала крайне независимое лицо, едва заметно покраснев. — И не делай вид, что не читал сам. Не поверю!
— Хм… — пришла очередь отца выпускать на лицо независимое выражение, и всматриваться в танцующую пару. — Всё же, они очень хорошо смотрятся вместе. Удивительно, что леди Валуа в паре с нашим сыном. Из того, что я слышал…
— Больше верь сплетням, — хмыкнула баронесса. — Тем более, пока они до нас доходят, превращаются во что-то совсем уж несуразное. Посмотри на эту девушку — она же настоящий Ангел. Как можно поверить, что леди, способная улыбаться настолько слепяще-искренне, может быть какой-то мегерой.