Ненавижу тебя, но люблю! или Сказания Тар-Данарии

Книжный Странник

— Забирай, раз время пришло. — Светослав подошёл к стене, совершенно не таясь, открыл сейф, достав вещицу, небрежно бросил через весь кабинет, прямиком мне в руки.

— Эй! Аккуратнее! Ты что не понимаешь, насколько он ценен! — я сжала в ладони драгоценность, зелёный камень холодил кожу.

— Больше чем уже сломан не попорчу.

— Как? — мои брови взметнулись вверх. — Не починил?

— Насколько знаю — нет. Всю жизнь пытался, но так и не удалось. Барахлит, зараза. Кстати, как дед скончался, я сам не пробовал. Знаешь ведь о фамильном нашем

проклятии. Три мои головы, порой желают прямо противоположные вещи, поэтому доверять барахлящей вещице и настроению не самого дружелюбного из нас, — он стучит пальцем по своему виску, — затея так себе.

— Я так надеялась…

— Чего же ты настолько желаешь, Ена, что готова прийти в нашу глухомань за давно забытой фигулькой?

Тяжело вздохнула. Стоит ли говорить? Хотя-я, всё равно забудет, как только другая голова возьмёт верх над сознанием. Почти каждый в Навьем царстве носит своё проклятье и, какая ирония, может исцелиться только любовью, в которую здесь мало верят.

— Лекарство от любви.

— Вот как… — Горыныч ухмыляется, — неужто влюбилась? Несладкая, видать, любовь.

— Горькая…

— …Так и думал, — вмиг становится задумчивым. — Да, всё так.

— Ужель и ты? — вопрос срывается, прежде чем я решаю подумать, стоит ли его задавать ему. Ведь все помнят, как Горыныч своё проклятие заработал.

— Я? — заливисто расхохотался он. — Ну нет, хватит, плавали. — Вмиг посуровел. Лицо потеряло мягкость, глаза с прищуром принялись осматривать меня. — Ехидна? — прозвучало удивлённо.

— Тьма! — выругалась в голос. — Ну почему именно ты?

Самая нелюбимая голова из трёх.

— Что-то сказала ты, змея, второму, раз решил позорно улизнуть. Грех не воспользоваться возможностью и выползти наружу. Так что ты здесь забыла?

— Уже ничего, — также хищно оскалались в ответ.

— Ну, раз так… Проводить или сама выход найдёшь?

— Будь любезен, — мой голос потерял всякую мягкость. — Не забывай, с кем говоришь, змей!

Он отвесил шуточный поклон, склонил голову.

— А я не твой пёс. Цепи мои у Кощея, и хоть ты тресни, без его воли не уйти в огненные чертоги.

— Каков нахал, посмотрите! — делать мне здесь больше нечего, мы прошли к выходу и я, уже схватившись за дверь, всё же решилась спросить у другой головы, — скажи мне, не слышал ли ты что-нибудь о лекарстве от любви?

— Зачем тебе лекарство от того, чего не существует, Ена?

— Ясно всё с тобой, Горынев, — покачала головой, — хотела бы я посмотреть на ту, кто все три твои головы полюбит, а ты их потеряешь от любви.

— Не бывать такому, — нахально заявил он.

— А ты не зарекайся, Горыныч, не любят Боги зароков…

Глава 6

Ник

Кожу приятно покалывало.

Потому меня и прозвали Странником, что даже сложные переходы в миры, совсем уж далёкие по магическому фону от родного, я приходил без боли и головокружения. Лёгкая щекотка — не более. Как будто пространство нового мира покусывало за кожу, пытаясь распробовать, что я

такое на вкус, какое там, под оболочкой нутро и стоит ли меня такого пускать в себя. Не опасен ли? Не натворю ли бед? Ещё ни разу не выбросило невесть куда. Я слышал, что и так бывает с путешественниками, если мир не принял, счёл инородным и вредоносным и выплюнул невесть в какие дали. Я же всегда шёл с добром в мыслях и сердце. Даже сейчас, когда на душе тоска, искренне верил, что найду искомое, что каждый новый шаг приближает меня к желаемому и что желание моё никому не во вред. Помыслы чисты, а сердце открыто. Всё, чего хочу — мира и счастья. Себе, женщине, которую люблю и всему существующему многообразию видов.

На плечо шмякнулось что-то, повернул голову, усмехнулся.

Ничего себе приветствие.

В этом мире верят, что к добру и деньгам. Птицы этого мира уже мне рады, может, и остальные окажутся столь же благосклонны и щедры. Задрав голову, взглянул не щебечущих, словно смеющихся над удачной шуткой, пичуг. Похожие внешне то ли на снегирей, то ли на синичек, они освещали все кругом ярко горящим, как сотканным из живого огня надутым пузом. Не птицы — живые светильники. Протянул руку, самая бесстрашная села на ладонь, и тут же опалила болью ожога. Ну дела!

Откуда-то сзади раздался смешок.

— Ну чудак! Огнептиц руками хватать. Ты б ещё жар-птицу за хвост поймать попытался. Ты, что же, добрый человек, с дуба рухнул таких вещей не знать?

Снова поднял голову. Над нами разлапистый, родной Тар-дан. Древний, как сам мир. Дуб? Вот оно как… Название какое смешное, право слово.

— Можно и так сказать, — найдя глазами неизвестного собеседника, чуть заметно склонил голову в вежливом приветствии. Жилистый, но крепкий парень, лет, может, двадцати пяти, протянул мне руку, широко улыбаясь.

— Олег, какими судьбами в нашем лесу? — улыбнулся, как зверь оскалился. — Ночью у нас небезопасно, лучше одному не ходить. Звери дикие бродят, медведи, волки. — Вроде и шутит, улыбка от уха до уха, приветливая, но с явным подвохом, а синие, как безоблачное июньское небо глаза смотрят с вызовом и лёгкой насмешкой.

— Ты, что ли волк? — есть такие люди, заражают своим позитивом всех кругом. И вроде бы повода для веселья нет, а незаметно сам втянулся в перепалку.

— Ну не заяц точно, — рассмеялся он подмигивая. — Так что? Ты же не городской, из наших, а вижу впервые.

— Из ваших?

— Нелюдь ты, — парень уселся на корень, выпирающий из покрытой мхом земли, прислонился спиной к стволу, как будто бы дел у него других не было и просто гулял по лесу, никуда не торопясь, потому и рад компании.

— С чего это?

— А люди огнептиц не видят. Это из гарема Финиста питомцы, в проклятой части леса обитают.

Тоже присел. Попался мне разговорчивый местный, может у него и узнаю, что да как.

— Я ищу кое-что важное. И кое-кого важного, — скрывать мне нечего, да и непохож этот парень на того, кому не стоит душу показывать, незлобивая натура, видно же.