Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Дом словно пустовал. Поднявшись именно на третий этаж, я замечаю в коридоре открытую дверь, из комнаты которой лучится свет. Это именно та комната, что нам нужна. Перевожу взгляд на ребят, пытаясь донести всю опасность и настороженность одним взглядом.
Найл ровняется со мной, кивая, и давая понять, что пойдет обок со мной. Остальные выстроились в цепочку, тихо переставляя ноги. Я был спокоен, но волнение, что что-то уже случилось, и это должно быть чертовски ужасно – не покидало меня, ни на секунду. Опасность не пугала, когда мне нужно было обезопасить жизнь той маленькой женщины,
Найл поддает счет на пальцах от трех.
Три – мои ладошки вспотели от волнения и предвкушения, когда мозги Хоффмана полетят к черту.
Два – крепче сжимаю в своих руках оружие, убеждая, что это единственный выход жить в спокойствии.
Один – она ни о чем не должна узнать.
Резко появляясь из-за угла, я нервно окидываю светлое помещение, руки подрагивают от поступившего адреналина. Пистолет наготове, давно заряжен и снят с предохранителя… Но мне не в кого стрелять.
Комната пуста.
– Что за говно? – выговорился Лиам, заходя за нам, и так же поражаясь тому, что тут никого нет. Хоффман знал, что мы придем? Черт, он знал! Донован промахнулся, подставив нас на риск. Придя сюда, мы подставили себя огромному провалу, ведь нет ничего страшнее, когда враг знает твой план.
– Нужно убираться отсюда, – проговариваю я, рассматривая небольшую комнату, сделанную под личный кабинет.
– Нет, – возразила Алекса.
– Слушай, я не настроен сейчас не переговоры, Алекс. И поверь, еще одно слово – и пуля твоя, – рычу я от раздражения и полученного поражения в ответ на лучший план. Все переглянулись, смотря на девушку, которая прошла около меня, внимательно рассматривая всю комнату.
Черти! Женщина, ты меня вообще услышала?
– Он бы не заводил нас так далеко, Нильс. Это ведь очевидно, что он зачем-то привел нас в комнату.
– И хочешь играть в его игре?
– Только хочу посмотреть правила, – качает она головой, обойдя стол и схватив конверт, который раньше просто лежал без дела на краю чистого стола. – Кажется, это тебе.
Алекса нахмуренно протягивает белоснежный конверт, на котором виднелась только одна строчка, обращение: «Взломщику и одураченному руководителю неудачной, провальной операции». Буквы словно насмехались надо мной, на что я зло прошептал ругательство, вскрывая конверт и доставая более широкое содержание. Парни уставились на меня, а Алекса без смущения стала рядом, читая послание вместе со мной. И сейчас мне стало до одури плохо, от чего все строки сливались в моих глазах…
«…Я знаю, что ты читаешь это, мой милый недруг. Разочарован? Обижен? Неужели теперь Нильс Веркоохен напуган? Твои планы рушатся, твоя жизнь рушится, и я разрушу тебя. Она будет с нами, она будет кричать от боли и каждый день умирать в муках, а затем возрождаться уже мертвой. Я вырву крылышки у твоей птички, она никогда больше не полетит, Веркоохен. И знаешь, кто виноват? Ты. Любовь – гнилое дело, верно? Я знаю о вас все, со дня вашего рождения на этот свет, до последнего дня вашей жизнедеятельности.
Город мой, правление мое, твое сердце зажато
Успеешь ли ты спасти ее, когда я уже буду перед ее домом?
Но сейчас беги, парень, твоя задница пылает от камеры в углу и уже вызванной полиции…»
Я поднимаю глаза, глядя вперед. Тело заковало от жестокого неведенья и ужаса, понимания того, что меня одурачили. Пронизывающий страх был во мне, я был напуган. Руки тряслись, а на глазах выступили слезы, которые я отчаянно пытался сдержать в себе, но не мог. Хотелось тут же кричать, завыть и убить этого человека.
Он не должен сделать ей больно!
Рука поднимается в тот самый угол, где висела камера и я незамедлительно спускаю курок, слыша оглушительный выстрел, вздрогнув, но не от выстрела.
«…Твои планы рушатся, твоя жизнь рушится, и я разрушу тебя…» – отдается эхом в моей голове, когда я комкаю лист бумаги.
– Нужно бежать. Черт, быстро! – кричит Алекса парням, которые в упор смотрели на меня, когда я впервые почувствовал себя сумасшедшим, до смерти напуганным и побледневшим со слезами на глазах.
– Нильс? – Лиам кладет руку мне на плече, заглядывая в мои глаза. Зубы крепко заскребли, а кулаки сжались до неестественного белого цвета кожи.
«…Я вырву крылышки у твоей птички, она никогда больше не полетит, Веркоохен…» – я слышу в своей голове его голос и душераздирающий крик девушки, и пока воображение играет – я поддаюсь приступу паники, тревоги и всем эмоциям, которые разом атаковали меня, сделав беспомощным.
Она была в опасности на расстоянии тысячи миль и бездонного океана. Она была недосягаема и в опасности. Она верила мне, а я ее подвел. Я хотел обезопасить ее, вместо чего предоставил врагу лучшую позицию в этой игре с ее жизнью.
Вдалеке послышались громкие сигналы полицейских машин.
– Быстро! Шевелитесь! – Алекса погнала всех прочь, ухватив меня за руку. Теперь до меня мало что доходило, и я шел туда, куда меня направляли. Чувствую убивающую меня тревогу и вину. Но весь ужас был только впереди, и я это понимал, прежде всего.
– На первом этаже охрана, – говорит Лиам, отступая от ступенек. – Назад! – шепчет он, заставляя нас вернуться и побежать по коридорам.
– Быстрее, Нильс, ты ей не поможешь, если подставишься под обстрел, – гневно говорит девушка, потянув меня за угол, когда я слышу появившуюся вдали охрану, которая целенаправленно выпустила пару оглушительных выстрелов, заставив всех пригнуться, и бросится в бег.
Коридоров и ходов было много. Дом был без света. Охране было поручено стрелять на поражение, подъезжала полиция и нас зафиксировала камера. Несмотря на остальные проблемы, это был самый худший исход всего, что могло произойти.
У меня действительно все рушилось, как по щелчку пальцев.
– Сюда, – Зейн открывает двери какой-то комнаты, предоставив убежище и закрываясь. – Через окно.
– И как ты это себе представлять, мать его, Зейн? Тут третий этаж! – прорычал Луи,
нервно смотря на комнату.