Ненужная мама. Сердце на двоих
Шрифт:
– Если можно, я застираю у вас блузку? – смущенно спрашивает вместо того, чтобы спорить и сопротивляться. Мне импонирует ее уравновешенность и мудрость.
– Да, и повесь на змеевик, если найдешь там место. За ночь высохнет, - инструктирую деловито и возвращаю дочку в кроватку, предварительно сменив ей подгузник. За эти недели я так привык, что ребенок постоянно или ест, или писает, что делаю все необходимое на автомате.
Пока Вика скрывается в душе, я расстилаю для нее постель в отдельной комнате. Здесь никто еще не ночевал, ведь сам я сплю на диване в детской. Не могу ни на шаг отойти от Алисы. Каждый
– Послушайте, Гордей, я не…
Реагирую на скромный мелодичный голос и, импульсивно стиснув пальцы на комплекте постельного белья, оборачиваюсь. Вика нерешительно мнется на пороге. В моей футболке, длинные края которой повязаны узлом на осиной талии. Юбку она решила оставить, видимо, чтобы не щеголять по дому полуобнаженной. Хотя меня это ничуть бы не затронуло – мужик во мне умер и похоронен под гранитной плитой.
– Ты обещала утром к нам заехать, помнишь? – строго произношу и выпрямляюсь, чтобы не смущать ее. Небрежно бросаю одеяло на кровать.
– А до рассвета осталось… часа четыре, - указываю на настенные часы. – Если хочешь, позвоню Богданову и отчитаюсь, что его дочь в безопасности.
– Может, хватить акцентировать внимание на моем возрасте?
– грозно произносит она, и в эту секунду ее лицо озаряется проблеском молнии. Взгляд мечется в окно, за которым бушует стихия, на дне черных зрачков вспыхивает страх. Маленькая девочка боится грозы, но усиленно прячет свою слабость. – Я останусь исключительно для того, чтобы вы в лихорадке не проспали свою дочь.
– Принято, - подавляю смешок, который провоцирует у меня ее чересчур серьезный, боевой вид. Юная совсем, горячая, дерзкая. Характер как каленое железо. Она станет хорошим врачом. – Спокойной ночи, - огибаю ее по широкой траектории, стараясь больше не касаться, и оставляю одну в комнате.
– И вам, - чуть слышно доносится мне в спину.
Спустя полтора часа я кормлю Алиску, четко по расписанию, которое составила Вика. Стараюсь не шуметь, чтобы не разбудить ненароком плененного нами врача. На доли секунды останавливаюсь у ее закрытой двери по пути на кухню. Прислушиваюсь к звукам и шорохам внутри комнаты. Богдановой не спится, однако все равно я решаю ее не тревожить – пусть отдохнет от моей душной компании.
Закончив все дела и убедившись, что дочка мирно сопит в коконе, я собираюсь вздремнуть. Совсем недолго, не более получаса… Но как только голова касается подушки, меня отрубает так, будто кто-то выключил тумблер.
– Гордей, - сиплый шепот будоражит слух, а рваное дыхание едва уловимо обдает щеку. – Надо вставать, Гордей Витальевич, - летит мне в лицо строже и громче.
Запах легких женских духов вперемешку со стойким лекарственным флером, от которого медикам не избавиться, пробуждает профессиональные ассоциации. Ночное дежурство в клинике, пара часов отдыха после сложной операции, медсестра на посту…
– Подготовь пока пациента к осмотру, я сейчас приду в приемную, - чеканю жестко, накрывая лоб ладонью. Зажмуриваюсь от яркого света, бьющего по сомкнутым векам. Неужели уже утро? Я только лег…
– Боюсь, нашей маленькой пациентке нужен папочка, - доносится мягко и по-доброму.
Такая
– Хм, Виктория, - лениво приподнимаюсь на локте и часто моргаю, фокусируя поплывшее зрение на девушке, что присела возле моего дивана.
Встречаемся взглядами, и она тут же разрывает мимолетный зрительный контакт. Подскакивает на ноги, одергивает юбку и поправляет лацканы пиджака, на темной ткани которого чуть заметны светлые разводы. На память от Алиски.
– Мне пора на работу, - сообщает так, будто мы живем вместе. И она сейчас уйдет, чтобы вернуться вечером, приготовить ужин, покормить ребенка… На мгновение я замыкаюсь в себе, забывая, кто в этой квартире хозяин.
– Хорошего дня, - отвечаю, как муж со стажем. И яростно растираю руками заспанное лицо, пытаясь взбодриться.
Нехотя занимаю положение сидя, откинувшись на спинку дивана. Выглядываю из-за утонченной фигуры Вики на детскую кроватку в поисках дочки. Кажется, я проспал кормление.
Черт! Отец года!
Почему дочка такая спокойная? Обычно она будит меня криком.
– Алиске я дала смесь и лекарства. Следующий прием через три часа, не забудьте. И следите за температурой, - командует Богданова, будто я совсем безнадежен. – Своей тоже, - добавляет тише, указывая на горсть таблеток для меня.
– Так, а я почему не проснулся? Я даже не слышал, как ты вошла в комнату, - удивленно протираю глаза.
– Вы были заняты тем, что во сне медсестер строили, - с лукавой ухмылкой издевается надо мной, но следом становится серьезнее. – Распишите себе задачи на день и обязательно ставьте будильник. Мужчине сложно привыкнуть к режиму ребенка и откликаться на его потребности, это нормально, ведь у вас элементарно нет материнского инстинкта и чуткости. Привычка обязательно выработается, но нужно время. И наймите няню, наконец, иначе загоните себя, - морщит аккуратный нос, недовольно окидывая меня, помятого и сонного, прищуренным взглядом.
– Не понимаю, ты сейчас раскритиковала меня или приободрила? – выгнув бровь, смотрю на нее исподлобья. Мне становится не по себе от ее пристального внимания – начинаю чувствовать себя совсем потерянным для общества элементом.
– Всего лишь констатировала факт, не следует воспринимать мои советы в штыки. Я вам не враг. В моих интересах, чтобы вы скорее выздоровели, а у меня было меньше работы, - снисходительно улыбается мне с высоты своего роста. – Я постирала детские вещи, а ваши только успела загрузить в машинку, развесите позже, когда прозвучит сигнал. Лекарства для Алиски оставила на кухонной столешнице, рядом с бутылочками и смесью, - делает паузу, чтобы добить меня своей заботой и поставить в неловкое положение. – На плите куриный бульон. Это для вас.
Нервно кашляю от неожиданности и легкого шока. Подаюсь вперед, облокотившись о колени и свесив кисти между широко расставленных ног. Понимаю, что должен поблагодарить Богданову, но мысли путаются в разрывающейся от мигрени голове, а слова острыми костьми застревают в горле.
Замираю, уставившись на нее, как баран. Наверное, в моих глазах бегущей строкой мелькает череда вопросов, но я не в силах озвучить ни одного. Так и хороню в себе искренние удивления.
Зачем ей все это? Могла бы не делать…