Необходима осторожность
Шрифт:
Девушки были еще более дешевым человеческим товаром, чем конторские служащие; они трудились в другом отделе, возясь с конвертами и всякого рода корреспонденцией. За завтраком они очень весело проводили время с молодыми людьми. Каждая имела определенную цель – «завести хорошего кавалера», и у юношей это желание находило естественный отклик. Возникала взаимная тяга, которая при тогдашней пониженной оплате женского труда выливалась в форму совместного посещения кафе, кино или даже мюзик-холла, причем юноша платил за девушку. Только к концу первой мировой войны для молодых женщин начало обозначаться что-то вроде экономического равенства. Так что девушкам из «Норс-Лондон Лизхолдс»
Для всей этой молодежи брак был чем-то далеким и невероятным, так что здесь «ухаживали» и выражали всякие любовные чувства с полной гарантией их неосуществимости. Это была игра в самоутверждение, далекая от всякой мысли об Этом – мысли, тревожившей его сны и тайные помыслы.
У него было несколько эфемерных романов – с Эффи, с Лаурой, с Молли Браун, единственной, которую он знал по фамилии, и еще с несколькими, чьи имена ускользнули у него из памяти. Отношения с Молли Браун приобрели даже некоторые черты реальности. В один солнечный воскресный день он повез ее в Рикмэнсуорс, погулять за городом. Они пили пиво и ели ветчину в какой-то гостинице. Потом пошли в лесок и сели в тени больших папоротников. Смотрели друг на друга с безотчетным желанием.
– Покурим, – предложила она.
– А если кто увидит? – возразил он.
– Никто не увидит.
И они закурили и продолжали смотреть друг на друга.
– Ну вот, – сказала она, кончив курить.
Они услыхали хихиканье и легкий визг в соседних кустах.
– Он ее щекочет, – сказала она.
Эдвард-Альберт не предпринимал никаких шагов.
Она лениво вытянулась на земле и посмотрела на него.
– Поцелуй меня, Тэдди.
И поцеловала его! Поцелуй был приятный.
– Нравится?
Они поцеловались еще раз.
– Обними меня. Вот так… Прижмемся друг к другу покрепче.
Он нерешительно обнял ее.
– Ах, если б было темно! Вот тогда можно было бы обняться. Давай дождемся здесь темноты и потом будем обниматься.
– Ах, я н-не знаю. Может быть, мы нарушаем правила? Кто-нибудь пройдет и увидит.
– А что ж в этом такого? Здесь все обнимаются. Некоторые еще и не то делают.
Он что-то промямлил в ответ. Он весь дрожал. Ее поцелуи и объятия распалили его. Ему хотелось сжать ее изо всех сил и в то же время хотелось убежать. Он был в страшной тревоге, что его могут увидеть, и напряжение чувств привело к тому, что все тайные пружины его чувственности пришли в действие. Она поцеловала его в третий раз, и он окончательно потерял самообладание. Его руки сомкнулись вокруг нее; он подмял ее под себя и сжимал, сжимал изо всех сил, задыхаясь, пока вдруг не почувствовал удовлетворения. Тогда он сразу сел и оттолкнул ее от себя.
Она с самого начала сопротивлялась его натиску.
– Пусти, – твердила она яростным шепотом. – Пере-стань, слышишь?
Она откатилась от него и тоже села. У нее свалилась шляпа с головы, волосы растрепались, юбка завернулась до колен, глаза сверкали гневом. Оба были красные тяжело дышали, и у обоих был растерянный вид.
Щекотание, видимо, прекратилось: ничего не было слышно, кроме ветерка в папоротниках.
Она оглянулась по сторонам. Потом тихо сказала:
– Честное слово, ты меня всю изломал.
– Я… мне было приятно, Молли.
– А мне нет. Ты был груб. Посмотри, в каком виде мои волосы!
Она оправила свое измятое платье
– Тебе придется помочь мне отыскать мои шпильки. Я подумала, ты просто спятил.
– Это ты виновата.
– Вот это мне нравится!
– Ты довела меня.
– Ну, уж постараюсь больше не доводить тебя, мой милый. Ты был так груб. Просто ужас.
– Но ведь это только так, Молли. Я не хотел ничего плохого.
Ярдах в двадцати от них зашелестел кустарник – еще одна парочка искала укромного уголка.
– Если б они появились как раз в ту минуту?.. – сказала Молли, держа во рту три шпильки и приводя в порядок шляпу.
– Ведь они не появились, – ответил Эдвард-Альберт уже с раздражением.
– Если бы…
– Чего ж долбить одно и то же? – огрызнулся он.
Остаток дня был проведен в атмосфере молчаливых упреков. Они вернулись домой задолго до темноты. Она решила проститься с ним и идти с матерью в церковь.
– Пока, – произнес он вместо обычного нежного «доброй ночи».
И задумчиво побрел в Скартмор-хауз. Он думал о том, что путь настоящей любви всегда тернист.
Он считал, что влюблен в Молли: иначе почему бы он так желал ее и мог до такой степени потерять голову?
Ему уже опять хотелось обнять ее, и в то же время он боялся мысли об этом. Но при следующей встрече она как будто забыла свою прежнюю настойчивость, и он был сильно разочарован. Они сидели на скамейке у дороги на Хэмпстед-Хис, причем не было и речи об объятиях, и он распространялся на излюбленную тему – о своем таинственном незаконном происхождении.
– Я не знаю, ни кто был мой отец, ни чем он был. Понимаешь, меня похитили…
Трудность заключалась в том, чтобы, сочиняя эту историю, избегать всяких намеков на Большие Надежды. Потому что необходима осторожность. Она слушала как будто без особого интереса, а когда он попросил ее поцеловать его, чуть дотронулась губами до его щеки.
– Пойдем погуляем в тех кустах, – предложил он.
Она отрицательно покачала головой.
– Поласкаемся немножко, – настаивал он.
– Ты не знаешь меры. Я не люблю… как тогда. Помнишь? В воскресенье.
Следующая встреча была более обнадеживающей. Он повел ее в кино, и они сидели там рядышком, держась за руки – совсем по-старому. Потом он угощал ее лимонадом и сандвичами в новой маленькой закусочной, и они слегка повздорили по вопросу о чарах Рудольфа Валентине, но помирились после того, как она признала правильным замечание Эдварда-Альберта, что в Рудольфе есть что-то неанглийское, и заявила, что ей совершенно непонятно, как англичанка может испытывать «что-нибудь» к иностранцу.
– Для меня это все равно, что с китайцем. Но она, правда, была полумексиканка…
Таким образом, все уладилось. Они продолжали встречаться. Но она не допускала его к себе ближе, чем на расстояние протянутой руки, и оба они были слишком молчаливы, чтобы касаться сложного вопроса о том, что значит «переступать границу».
Пыл его физического влечения к ней угас.
Это был существенный эпизод в воспитании его чувств. Он сделал две-три попытки найти интерес в других девушках, но из этого ничего не вышло. Его отношение к ней прослоилось чувством оскорбленной гордости. Она сама его довела. Он со злобой думал об этом. Уступила, а потом оттолкнула. Некоторое время они еще появлялись вместе, чтобы не дать другим повода для разговоров, хотя сами не отдавали себе в этом отчета. Раз или два перед окончательным разрывом он ревниво попытался вернуть прежнее, узнав, что она встречается с другим молодым человеком. Она была по-прежнему «мила» с ним, но все более и более уклончива.