Необитаемый город

Уэллс Дэн

— Вы поедете со мной?

— Но не для того, чтобы остаться. Там есть свои врачи.

— Я что, уже не ваш пациент? Вы же мой персональный психотерапевт!

— Тот самый психотерапевт, которого вы игнорировали на протяжении шести месяцев. Я предпринял попытку, но неудачную. Если хотите пойти на поправку, то нужно прислушиваться к доктору Литтлу больше, чем вы прислушивались ко мне. — Он встает. — Скажу им, что вы готовы.

Ванек направляется к двери.

Возникает чувство, будто я лишаюсь чего-то очень важного — свободы

или даже жизни. Нельзя допустить, чтобы меня заперли в психушке. Нужно что-то придумать.

— Постойте! — кричу я. Он останавливается и поворачивается ко мне. — Скажите им… Скажите, что я еще не готов! Скажите, тут что-то не так. — Судорожно пытаюсь придумать что-нибудь. — Потеря памяти! Вот что им скажите. У меня нарушена память, и, по вашему мнению, я должен остаться в обычной больнице, пока не выяснится, что со мной случилось.

— Две минуты назад вы умоляли забрать вас отсюда, а теперь хотите остаться?

— Здесь лучше, чем в психушке.

— Я вам ничем не в силах помочь.

— Потерю памяти можно объяснить шизофренией?

— Нет…

— Тогда скажите, что я должен остаться, пока они не выяснят причину. Может, я при падении повредил мозг.

— Вам сто раз делали томографию, никаких повреждений не обнаружено.

Сердце подпрыгнуло, в глазах помутилось.

— Мне делали томографию? — Голос звучит громче, чем хотелось бы; это почти крик.

Глаза Ванека расширились.

— Вы упали, — произносит он нарочито спокойно. — Томография — лучший способ выявления черепных и позвоночных травм.

— Томография — это… — Даже не знаю, как сформулировать мысль; сердце колотится от ужаса, я вот-вот потеряю сознание. — Меня пытаются контролировать с помощью электроники, а вы засовываете своего пациента целиком в самый большой из существующих электронных приборов? Томограф бомбардирует ваше тело электрическим полем — для этого он и придуман. Кто знает, что со мной сделали, пока я был в этом томографе!

— Майкл, томограф — абсолютно безопасное устройство.

— Ну почему вы не хотите понять?! Они, вероятно, прочли мои мысли или вложили мне что-то в мозг… Или оттяпали от него куски! Вот почему я ничего не помню! Вот почему схожу с ума!

Доктор Ванек открывает дверь и выходит в коридор, зовет доктора Сардинью, а я в отчаянии кричу вслед:

— Вы должны немедленно сделать вскрытие! Мне внедрили что-то в голову — извлеките это оттуда! Вот откуда эта ложная реальность — я могу думать только о том, что им нужно!

Доктор Ванек не возвращается. Минут тридцать спустя Фрэнк и другой санитар открывают дверь и выкатывают мою кровать из палаты.

— Фрэнк, послушайте, — бормочу торопливо, — извините меня. Я не хотел этого делать, так что давайте без обид, ладно? — (Он словно и не слышит.) — Фрэнк, вы должны мне помочь! Помогите мне выбраться отсюда — не дайте увезти меня в Пауэлл, не… Увезите куда-нибудь в другое место. Ну закатите в чулан и развяжите — вы больше

никогда меня не увидите. Клянусь!

Молчание.

— Фрэнк, не обижайтесь. Хотите, можете укусить меня. Если вам от этого станет лучше, ударьте по лицу — делайте что угодно. Нет, я серьезно. Только помогите выбраться отсюда. Помогите мне…

Они катят тележку к машине.

Начинаю плакать:

— Фрэнк, мы же друзья. Я ведь не хотел вас кусать, просто очень испугался, и, знаете, будь я на вашем месте, а вы на моем, я бы вас отпустил.

Меня закатывают в машину через заднюю дверцу, вокруг мигает и гудит медицинское оборудование.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не отдавайте меня им! Пожалуйста! Вы не представляете, что со мной там сделают!

Фрэнк фиксирует тележку.

— Они тебя вылечат. — Он выходит. — Удачи.

Санитар захлопывает дверцу, и мы отъезжаем.

Глава 4

— Майкл, здравствуйте.

Передо мной доктор Литтл, а сам я стою в приемном покое клиники Пауэлла. Меня развязали, но рядом санитар по имени Девон и громила-охранник, который не потрудился представиться.

— Мы уже встречались. Я доктор Литтл, — напоминает врач. — Помните?

— Да.

Он был моим лечащим врачом, когда власти штата упрятали меня сюда в прошлый раз. Во многом Литтл являет собой полную противоположность Ванеку — маленький человечек с мягкой улыбкой, в очках с такими толстыми линзами, что глаза за ними кажутся огромными как блюдца. И еще он добрый. Или притворяется таковым.

— Хорошо, хорошо! — Он словно общается с ребенком — говорит неторопливо, и выражение лица уж больно приторное. Помню, именно поэтому он мне и не нравился. — Если не ошибаюсь, вы были здесь год назад или около того. Мы решили, что у вас тревожный невроз общего типа, и я назначил вам клоназепам. Вы принимали его?

— Бросил полгода назад, — быстро отвечаю я, надеясь убедить его выписать мне клоназепам снова. Это лекарство раздражало меня, но, по крайней мере, не деформировало мысли. Если он попробует что-то более сильное, кто знает, что со мной будет? — Я его получал, но не принимал. Теперь жалею об этом. Правда. Больше не сделаю такой глупости.

— Отлично, — говорит он, улыбаясь как кукла. — Превосходная новость, Майкл, просто превосходная. Вам понравится новое средство. С нетерпением жду, когда…

— Постойте, — прерываю я. — Какое новое средство? Вы это серьезно? Я думал, меня обследуют, назначат терапию, будем говорить. — Подаюсь от него в сторону на дюйм. Даже не на дюйм — может, на полдюйма: не хочу давать повод снова меня связать. — Нам вовсе не обязательно сразу переходить к лекарствам.

— Майкл, уверяю, опасаться нечего. В некотором роде локсапин — это разновидность клоназепама. Вам в больнице говорили о дофамине и серотонине?

— Да, — отвечаю, с трудом сглатывая слюну.