Необязательные отношения
Шрифт:
— Себя не потеряй, — прошамкала баба Иня.
Лаврова увидела совсем близко ее мутные, слезящиеся от старости глаза.
— Что? — переспросила Лаврова и тут же отвлеклась.
К ней тянулся докторант профессора Князева. Они лихо чокнулись, и малиновые капли из ее рюмки, сверкнув, взлетели и растворились в чистом как слеза медицинском спирте.
Лаврова заправила растительным маслом салат из квашеной капусты. В дверь позвонили, она выключила газ, накрыла крышкой скворчащую на сковороде картошку и пошла открывать.
— Лаврова Наталья Валерьевна?
— Да, — удивилась Лаврова.
Колобок отодвинул ее, прошел в коридор и стал стягивать пальто.
— Я из военной прокуратуры, Хадаев Фарид Алимович. — Он вытащил удостоверение с гербом и тут же снова засунул его в нагрудный карман пиджака. — Можно пройти?
— Да, — кивнула Лаврова, глядя в спину колобка, уже уверенно катящегося в гостиную.
«Медкомиссия. Весенний призыв, — ни с того ни с сего решила Лаврова — Надо технично отбояриться».
Она пошла по мокрому следу ботинок незваного гостя, который уже впился клещом в ее кресло. Колобок деловито вытаскивал из портфеля бумаги и раскладывал их на журнальном столике.
— Присаживайтесь, — пригласил он.
«Бред какой-то», — подумала она, усаживаясь в собственное кресло.
Колобок щелкнул пузатой ручкой, из которой послушно вылетел кончик стержня.
— Сообщите ваши паспортные данные, — попросил он.
— Зачем?
— Надо.
Лаврова пошла искать удостоверение личности. Она рылась в сумке и думала: бред, бред…
Колобок деловито вписал ее личные данные в бланк, озаглавленный словом «Протокол». Лаврова следила за скользящим по бумаге стержнем пузатой ручки.
— Две тысячи четвертый год, Байгельды. Помните?
— Да. То есть нет, — растерялась Лаврова.
Она взглянула на колобка. Он пристально, по-деловому всматривался ей в лицо. Его маленькие круглые глазки цвета сливы подпирали тугие яблоки щек. Лаврова никогда не видела таких глаз, у них не было склеры, только иссиня-черная радужка и точечные зрачки величиной с булавочную головку.
— Так да или нет?
— В чем, собственно, дело? — разозлилась Лаврова. — К чему это?
— Скоро узнаете, — сообщил колобок и нетерпеливо выстрелил дуплетом из пузатой ручки. Стержень опять с готовностью замер над бумагой. — Вспоминайте, это важно.
— Для чего важно?
— Для следствия.
У Лавровой разом вырвало с корнем все внутренности, и они камнем рухнули вниз.
— Но я ни в чем не виновата, — чужими губами произнесла она.
— Мы знаем, — согласился посетитель.
Он участливо посмотрел на Лаврову. Она была ему благодарна, бесконечно благодарна формальному участию человека, находящегося с ней в необязательных отношениях.
— Что вспоминать? — Она растерла пот на своих ладонях. Ее уже отпускало.
— Все. По порядку. Когда прибыли, когда убыли, что произошло в промежуток между прибытием и убытием.
Казенная лексика круглого незнакомца,
После окончания шестого курса Лаврова с мужем отдыхали на Черном море. Это было самое счастливое время, счастливей у нее уже не будет.
Они путешествовали автостопом. К морю ехали на старой разбитой «Волге» без заднего стекла. Остро пахнущий полынью ветер трепал и закручивал волосы. Жгучая, как ветер, пыль кубанских степей с привкусом цемента покрывала тонким слоем лицо и руки. Солнце поднималось выше, меняя суть вещей. Силуэты далеких придорожных столбов дрожали и расплывались в знойном мареве. Искажался состав разогретой солнцем пыли, состоящей теперь из растертой душицы, полыни, опийных маков и морской соли. Эта адская смесь забивалась в нос, рот, застила глаза. Она вызывала томление, страсть, которую нужно скрыть, спрятать от неуместного свидетеля, сидящего за баранкой. Она вызывала тревогу, что этот путь никогда не закончится и не случится то, что должно уже случиться.
— Сил нет, — выдохнул муж, касаясь губами ее лица. Его дыхание почти не ощущалось в знойном мареве кубанских степей.
Лаврова рассмеялась во весь рот. Целый мир был в ее власти.
Денег у них почти не осталось, но это казалось совсем не важным. В Дивноморске они жили в ветхом сарае за пыльными зарослями зефирнобордовой мальвы. Ранним утром их будило южное солнце, нахально пробираясь сквозь широкие щели в стенах и крыше. Немногословная хозяйка кормила молодых борщом, она приносила его в банке. Дочерна высушенное солнцем лицо кубанской казачки насмешливо морщилось.
— Йисть-то надо, — уходя, ворчала она под нос. — Голодранцы!
Голодранцы, молча виляли хвостами и прыскали со смеху.
У них не было ни ложек, ни вилок, только нож, но это тоже их ничуть не огорчало. Сначала они по очереди пили пряную жидкость, заедая черным хлебом с натертой чесноком корочкой. Затем руками вытаскивали куски сладкой картошки, длиннющие ленты капусты, запятые болгарского перца, кирпичики свеклы и обломки стрелок фасоли и чеснока. Вкуснее того кубанского борща Лаврова уже никогда ничего не пробовала.
Они валялись на раскаленной солнечными лучами гальке в Кринице. Вода в заливе была чистая и прозрачная, как родниковая. Солнце доставало до самого дна. Нырни с открытыми глазами — и увидишь солнечно-красных и черных рыбок и их мальков. Лаврова нашла у самого берега куриного бога, на одной из его сторон была загадочная клинопись, тайный шифр, выполненный самой природой. Куриный бог до сих пор хранился у нее. Закодированное послание южного моря Лаврова не смогла прочесть ни тогда, ни сейчас.