Необычайные похождения царевича Нараваханадатты
Шрифт:
И в это время раджа Канакаварша, облаченный в одежды, похитившие красками своими прелесть цветов ашоки, со всеми женами пошел поразвлечься в украшенный весной сад, послушать пение красавиц, щебетанье птиц и гудение пчел.
Стал царь вместе с царицей Маданасундари собирать цветы и играть в различные игры, и, после того как долго они этим развлекались, отправился Канакаварша с женами купаться в реке Годавари. И стали там они плескаться и всячески развлекаться в воде. Лицами, подобными лотосам, глазами, точно лилии, грудями, подобными красным гусям, бедрами, подобными песчаным отмелям, очаровали они царя, и Годавари плескала волнами, словно в гневе вскидывая и ломая брови, осуждала этих женщин из ревности, но душа Канакаварши была в восторге при виде того, как во время этих забав в воде тонкие одежды, облегая их прелести, еще больше оттеняли красоту его жен.
Вот Канакаварша стал плескать водой в перси одной из цариц, подобные двум золотым чашам. Заметила это Маданасундари и разгневалась, и в сердце ее загорелась ревность, и со словами: «Как река взволнована» — быстро вышла она из воды и, сменив одежду, сетуя на возлюбленного, со своими служанками поспешила в свои покои.
Но и в гневе своем была она прелестна, и подошел к ней смущенный царь, и, хотя и отворачивала она свое лицо от него, обнял ее, и ласковыми речами покаянными старался утешить ее. Все тут стояли и старались вида не подавать, что замечают это, а он пал к ее ногам, кляня себя, виновника ее горести. И словно слезы ее, порожденные огнем ревности, растопили ее душу, и простила она царя. Тогда он с Маданасундари, сменившей гнев на милость, провел остаток дня, а когда наступила ночь, то провели они ее в любовных радостях и пришел к ним крепкий сон.
И снится царю, что пришла некая безобразная ведьма и у него с шеи сорвала ожерелье, а с головы корону. А потом увидел он веталу, тело которого состояло из членов разных существ, и начал он биться с веталой, и царь его свалил, уселся ему на спину, и взлетел, словно на птице, в поднебесье, и оттуда встала бросил царя в океан. Когда же кое-как сумел царь выплыть, то увидел на шее свое ожерелье и почувствовал, что снова корона сидит у него на голове, как прежде. На этом месте он проснулся, и когда настало утро, стал он расспрашивать кшапанаку [398] , буддийского монаха, к нему явившегося, о том, чтобы все это значило.
398
кшапанака — буддийский или джайнский монах.
Ответил ему монах: «Не следует, божественный, говорить тебе неприятное, но как не скажу я, коли ты спрашиваешь? То, что видел ты, как похищены у тебя были ожерелье и корона, означает, что предстоит тебе разлука с этой царицей и сыном, а то, что обрел ты и ожерелье и корону, когда вынырнул из океана, значит, что, после того как кончатся несчастья, снова встретишься и с супругой и с сыном». Выслушал Канакаварша слова монаха, подумал и сказал: «Нынче ведь нет у меня сына, и прежде всего должен он родиться». Слыхал Канакаварша от сказителя «Рамаяны» [399] , какие царь Дашаратха ради рождения сына претерпел мучения. Ушел монах, и провел тот день царь опечаленный в думах о том, как бы ему царица родила сына. Провел он ночь в одиночестве, и не шел к нему сон, и увидел он, как, хотя дверь и была заперта, явилась перед ним женщина, и была она скромная и почтительная, и благостного обличья, и, когда в удивлении поднялся он и поклонился ей, она его благословила и молвила: «Знай, сынок, что я — дочь повелителя нагов Васуки. Твоему отцу я старшая сестра, а зовут меня Ратнапрабха. Чтобы тебя оберегать, живу я, незримая, около тебя. Сегодня увидела я, что чем-то душа твоя встревожена, и не могу я видеть тебя таким. Расскажи мне, в чем горе твое!»
399
сказитель «Рамаяны» — рецитация эпоса была особой профессией, причем по каждой из великих эпопей были свои собственные гильдии — касты сказителей.
Когда кончила сестра отца говорить, ответил ей Канакаварша: «Счастлив я, матушка, что ты мне такую милость оказываешь, а беда моя в том, что сына у меня нету. Ведь вот для Дашаратхи и других мудрецы желали небесного блаженства от рождения сына, а почему бы им для меня того же не пожелать?» Выслушала такую речь Канакаварши нагини [400] Ратнапрабха и сказала сыну брата: «Есть способ тебе получить сына, и расскажу я тебе о нем, а ты сделай все так, как я скажу. Ступай-ка ты и поклонись повелителю Кумаре [401] ради этой милости. Но чтобы осложнить дело, Кумара обрушит на тебя ливень, и это ты сумеешь перенести, ибо я войду в твое тело. Преодолев же другие испытания, ты достигнешь желанного» — и с этими словами исчезла нагини, а царь спокойно и радостно провел эту ночь.
400
нагини — наги — народ, тотемом которого был нага, змей. В памятниках древней индийской литературы наги изображаются как высокоразвитый, умный народ, владеющий волшебными знаниями.
401
повелитель Кумара — т. е. бог войны Сканда.
Когда же настало утро, поручил он министрам свое царствО; и в жажде получить сына пошел поклониться повелителю Кумаре, и припал к его стопам, и стал совершать
402
Ганеша — один из популярнейших богов индуизма, устранитель препятствий, бог мудрости, сын Шивы и Парвати. В молитве Ганеше содержится и портрет Ганеши и наиболее характерные из его эпитетов и имен.
Тогда молвил Картикея царю, устоявшему перед его испытаниями: «Порадовал ты меня, упорный! Проси, чего ты хочешь!» Услышав это, обрадовался царь и попросил у того бога: «Пусть, повелитель, благодаря твоей милости родится у меня сын!» «Да будет так, и будет у тебя сын, в котором воплотится один из моих ганов, и прославится сын твой в мире под именем Хираньяварши!» — и, оказав такую особую милость царю, восседающий на павлине бог позвал его войти внутрь храма.
Тогда незаметно вышла нагини из тела царя, ибо нельзя из-за страха проклятия входить женщинам в святая святых храма, и вступил царь, лишенный покровительства нагини, в храм Картикеи, пламенем пышущего бога. Заметив это, подумал бог: «Что бы это значило?» И, догадавшись, что благодаря волшебству нагини сумел царь перенести тяжкие испытания, разъярился Картикея и тут же проклял Канакаваршу: «Ты со мной шутки шутить? За это будет тебе мучительное наказание — разлучишься ты и с сыном и с женой, как только сын родится!» Словно удар грома поразило это проклятие раджу, и он, великий поэт, стал умолять бога сладкозвучными гимнами сменить гнев на милость. Сладкими словами обрадованный шестиликий бог сказал Канакаварше: «Умилостивил ты меня, царь, своими гимнами, и положу я предел этому проклятию. Весь следующий за рождением сына год будешь ты разлучен с женой и сыном, а потом, после того как ты три раза избежишь смерти, вернешь их себе». Умолк-Картикея, и раджа, поклонившись ему, напившись амриты его милости досыта» отправился к себе в город. Со временем родила, ему царица Маданасундари сына, подобного сладостному дающему прохладу сиянию месяца, и, глядя на личико сына, они не могли ни на миг оторваться и бесконечно наслаждались его красой. Устроил тогда царь праздник, и щедро рассыпал богатства, и оправдал имя свое Канакаварша, ибо воистину сыпал золотом, как ливень водой.
Прошло пять ночей, а на шестую ночь у покоев, где спала царица с младенцем, после того как поставили стражу, нежданно-негаданно собралась грозовая туча, и все она росла и росла, пока не закрыла все небо, словно враги окружили царство беззаботного царя. Ветер словно безумный слон помчался, с корнем вырывая деревья и швыряя на землю потоки дождевой воды, подобные потокам пота. Сорвало с запора дверь, и какая-то ужасного вида женщина с кинжалом в руке ворвалась в покой Маданасундари и, оторвав приникшего к груди матери младенца, околдовала всех слуг и кинулась опрометью прочь. «Горе мне, горе! — закричала Маданасундари. — Ракшаси украла у меня сына!» И с этими словами бросилась в погоню за похитительницей. Та мчалась с младенцем в руках все дальше, пока не исчезла в пруду, и туда за ней, словно желая утолить жажду, бросилась и Маданасундари.
Стала туча рассеиваться, а с ней и ночь прошла, и тогда все услышали из покоя плач и стоны служанок. Бросился туда Канакаварша, и не увидел ни жены, ни сына, и упал без памяти, а когда пришел в себя, все причитал: «Сыночек мой! Женушка моя!» И тут-то вспомнил он, что Картикея проклял его и что проклятие кончится только через год!
«Зачем, Сканда, пожаловал ты мне дар, отягченный проклятием, — словно дал мне ты амриту, напоенную ядом! Как проживу я этот год — ведь будет он тянуться тысячи веков! — без любимой моей Маданасундари!» Так он рыдал, и, хотя министры, узнавшие о том, что случилось, утешали его, ничто не помогало, словно стойкость его исчезла вместе с женой. Ушел царь из города и в тоске стал скитаться в лесах Виндхийских гор, ища в глазах юных газелей взор любимой, в гривах чамари — кудри возлюбленной, в движениях слоних — плавность ее походки, и от этого еще пуще палил его огонь разлуки. Скитаясь, томимый голодом и жаждой, мучимый зноем, добрался он до подножия Виндхийских гор и, утолив из родника жажду, присел на корнях дерева, как вдруг из пещеры раздался рев, словно загрохотали сами Виндхийские горы, и выскочил оттуда лев с развевающейся гривой, готовый его растерзать. Как раз в это время пролетал там какой-то видьядхар и, спустившись, ударом своего меча рассек льва надвое. Приблизился видьядхар к царю: «Скажи мне, царь Канакаварша, как случилось тебе прийти в эти края?»