Необычная фотография

Кэрролл Льюис

— Сердце бьется — близок любви порог…

Но тут наступила общая тишина, и вторую строку произнести не удалось. С восхитительным присутствием духа девушка откликнулась:

— Вы сказали «пирог», мистер Таббс? Капитан Флэнеген, могу я просить вас отрезать мистеру Таббсу кусок пирога?

— Тут почти ничего не осталось, Мели — капитан вскинул свою тупую башку, — может, передать ему блюдо целиком?

— Не утруждайтесь, сэр, — вмешался я, испепеляя его взглядом, но он только ухмыльнулся:

— Ну не стесняйтесь, Таббс, мой мальчик, на кухне наверняка осталось пирога вдоволь…

Амелия

посмотрела на меня умоляюще, и пришлось мне проглотить свою ярость — вместе с пирогом.

После обеда, получив указания, как найти нужный коттедж, я пристегнул к камере плотный чехол, чтобы проявлять негативы прямо после съемки, взвалил ее на плечо и направился в сторону холмов, как и было велено. Моя Амелия сидела у окна за работой. Я прошел под окном, но — увы! — ирландский боров был с нею рядом. В ответ на мой взгляд, исполненный безмерного обожания, она вымолвила обеспокоенно:

— Не тяжело ли вам, мистер Таббс? Почему бы вам не обзавестись мальчишкой-носильщиком?

— Или ослом, — хихикнул капитан.

Я остановился как вкопанный, стремительно обернулся к нему, чувствуя: теперь или никогда! Достоинство мужчины должно быть утверждено, бесцеремонность пресечена. Ей я сказал всего лишь: «Спасибо, спасибо!..», поцеловав при этом тыльную сторону своей ладони. Потом встретился глазами с идиотом, замершим подле нее, и прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Мы еще встретимся, капитан!

— Ну конечно, встретимся, Таббс, — ответил тупица, так ничего и не поняв, — в шесть часов за ужином.

Вернув камеру на плечо, я мрачно двинулся дальше. Но уже через два шага снова пришел в себя: я знал, что Амелия провожает меня взглядом, и моя поступь по гравию стала опять упругой. Что значит по сравнению с ее взглядом целая орда капитанов? Разве им по силам нарушить мое самообладание?..

От виллы до холмов была без малого миля, и я вскарабкался на вершину, задыхаясь от усталости. Тем не менее, мысль об Амелии заставила меня найти наилучшую точку съемки с тем, чтобы в кадр попали фермер и корова. Прошептав: «Амелия, только ради тебя!», я снял крышку с объектива, а через 1 минуту 40 секунд вернул ее на место с восклицанием: «Готово!». И, не владея собой от восторга, добавил: «Амелия, теперь ты моя!..» Нетерпеливо, волнуясь, я сунул голову под чехол и приступил к процессу проявления. Деревья вышли довольно туманными — что попишешь, налетел ветер и пошевелил их, но они не играют особой роли. Фермер переместился на ярд-другой. Рук и ног у него прибавилось — да Бог с ним, назовем его пауком, сороконожкой, кем и чем угодно. Корова? Как ни огорчительно, вынужден признать, что у нее оказалось три головы, а трехголовое чудище, может, и любопытно, но привлекательным его не назовешь. Зато в отношении коттеджа не оставалось никаких сомнений, высокие его трубы получились безукоризненно.

В это мгновение внутренний мой монолог был прерван чьим-то постукиванием по плечу, притом достаточно властным. Я выбрался из-под чехла — надо ли говорить, что со спокойным достоинством? — и увидел перед собой незнакомца. Крепкого сложения, вульгарно одетого, с отвратительными манерами и зажатой в зубах соломинкой. С ним был спутник еще более отталкивающей наружности.

— Молодой человек, —

начал первый, — вы вторглись в чужие владения, убирайтесь подобру-поздорову и не вздумайте спорить!

Вряд ли стоит уточнять, что я не придал его словам значения, а достал бутылочку с гипосульфитом и принялся фиксировать снимок. Он попробовал остановить меня, я стал сопротивляться, негатив упал и разбился. А больше я ничего не помню, правда, у меня сохранилось смутное подозрение, что я кого-то ударил.

Если, выслушав все, что я вам поведал, вы сможете предложить хоть какое-нибудь объяснение моему нынешнему состоянию, сделайте одолжение. Но самому мне добавить нечего, кроме того, что я сказал с самого начала: я потрясен, у меня все болит, синякам и ссадинам несть числа, а как я их получил, не имею ни малейшего представления.

ФОТОГРАФ НА ВЫЕЗДЕ

Перевод Кирилла Савельева

Я потрясен, удручен, разбит и покрыт синяками. Как я уже много раз говорил, у меня нет ни малейшего представления, как это произошло, поэтому нет смысла осаждать меня новыми вопросами. Разумеется, если хотите, я могу прочитать вам выдержки из моего дневника с полным описанием вчерашних событий, но, если вы надеетесь найти в нем ключ к разгадке тайны, боюсь, вы обречены на разочарование.

23 августа, вторник. Нас, фотографов, называют племенем слепцов. Говорят, что мы распознаем в самых миловидных лицах лишь игру света и тени, что мы редко кем-то восхищаемся и никого не любим. Это заблуждение, которое я жажду развеять, если только смогу найти юную даму, соответствующую моему идеалу красоты, и превыше всего, если ее будут звать… (В почему, интересно, имя Амелия мне милее любого другого слова в английском языке?) Тогда я уверен, что смогу избавиться от этой холодной философской апатии.

Время наконец пришло. Сегодня вечером я случайно встретился с молодым Гарри Кловером в Хеймаркете.

— Таббс! — воскликнул он, фамильярно хлопнув меня по спине. — Мой дядя хочет, чтобы ты завтра приехал к нему на виллу с камерой и остальными причиндалами!

— Но я незнаком с твоим дядюшкой, — с характерной осторожностью ответил я. (N.B.: если у меня есть добродетель, то это сдержанная, благоразумная осторожность.)

— Не беспокойся, старина, зато он все знает о тебе. Поедешь на утреннем поезде и прихвати с собой весь набор бутылочек. Там ты найдешь много лиц, которые можно обезобразить, к тому же…

— Не могу, — грубовато ответил я. Объем работы встревожил меня, и я поспешил прервать Гарри на полуслове, решительно не желая обмениваться вульгарными репликами на улице.

— Что ж, они будут очень расстроены, — сказал он довольно равнодушным тоном. — И моя кузина Амелия…

— Ни слова более! — с энтузиазмом воскликнул я. — Я приеду!

Поскольку в этот момент подкатил мой омнибус, я заскочил внутрь и уехал, прежде чем он оправился от удивления, вызванного переменой в моем поведении. Итак, решено: завтра я увижу Амелию! О Судьба, что уготовано тобою для меня?