Необыкновенная алгебра
Шрифт:
Совсем иначе истолковывали ситуацию крестьяне. Далекие от политики и вообще от каких-либо теорий, они решили позаботиться о себе самостоятельно, возобновив охоту на ведьм и колдунов. Для проведения столь богоугодного дела тотчас образовался Союз хлебопашцев, который в первый же день постановил отловить некоего Михеля, торговавшего на местном базаре напитком с непредсказуемыми свойствами. Пусть, мол, на небесах увидят, что еретикам прощения не будет. Впрочем, мужики, объединившиеся в Союз, были, в общем-то, ребята законопослушные, они не стали спешить с самосудом, а обратились
В глубине души он, конечно, пожалел, что современная политика, до поры до времени, чурается решительных действий, но против церковного начальства не пошел.
Период либерализации и попустительства явно затягивался. Народ ждал перемен, и решение епископа вызвало неудовольствие. Наиболее нетерпеливые захотели было поджечь ненавистного Михеля без разрешения, но тот был отбит городской стражей и водворен в каземат.
Ропот толпы, прокатившейся по городу, уже нельзя было замолчать. Горожане неожиданно возлюбили хлеборобов. Целыми днями возле телег на базаре толкались любопытствующие, жадно впитывая диковинные рассказы крестьян. И о необычной засухе, поразившей посевы, и о странных, невиданных прежде насекомых, и о собаках-людоедах - грозе ночных дорог, и о призраках, посещавших дома вероотступников в полночь, и о еретиках, открыто обсуждающих условия договора с дьяволом.
Под напором неопровержимых фактов горожане потеряли свою природную склонность к послушанию. Они потрясали своими тяжелыми, натруженными кулаками и выкрикивали в адрес епископа нехорошие слова.
Мартин понял, что момент настал. Горожане были готовы к самым безрассудным действиям, для открытых беспорядков не хватало лишь человека, который взял бы на себя труд повести их.
"Почему бы не использовать энергию бунтарей в святых целях?" - думал Мартин, ясно представляя себе, что его Претензии как раз и способны довести толпу до исступления. Останется только показать людям, кого следует убивать в первую очередь, и все пойдет само собой.
Резня обещала быть грандиозной, но Мартина это не волновало, он знал, что иначе нельзя. Враги должны быть наказаны. Это не было проявлением какой-нибудь особой всепоглощающей ненависти, просто констатация факта. Должны и все. Потому что это правильно. Нельзя жить рядом с врагом, и не желать ему погибели. По-другому думать Мартин не собирался.
Начать он решил в четверг и, поручив смышленому Меланхтону собрать единомышленников, занялся редактированием рукописи "95 Претензий к Папе".
Ранним утром в четверг Меланхтон зашел за Мартином.
– Пора, мастер. Я нашел одно укромное местечко, там нас никто не найдет! "Серые братья" наверняка уже прослышали о вашем намерении и сделают все, чтобы помешать. Да только вряд ли у них что-нибудь получится.
– Пойдем, ученик, - решительно сказал Мартин. На мгновение в него вселился ужас, опасное дело он задумал, и еще не поздно было отказаться, но стать рабом столь подлой мысли он не мог себе разрешить. Обычная подлая гнусность разума - вот что
Винный погреб, где Мартину предстояло переждать пару часов перед выступлением, был отвратителен. Громадные бочки с Рейнским, нависавшие со всех сторон, казались черным предзнаменованием - Божье дело и бочки с винищем!
"Если бы я был язычником, - с отвращением подумал Мартин, - одного вида этого погреба было бы достаточно, чтобы отвратить меня от величайшего дела, которое мне надлежит выполнить. Но я, слава Богу, не язычник. Небесный Отец сказал мне: "Иди и скажи". И я пойду и скажу. Пусть весь мир перевернется, пусть эти собакоголовые проклянут меня. Безумцы. Что мне их проклятье по сравнению с Божьей милостью"!
– Вам не страшно, мастер Мартин?
– Твой вопрос, Меланхтон, лишен смысла. Как я могу бояться дела, возложенного на меня милостью Божьей?
– Так-то оно так, но если "серые братья" узнают, что вы здесь...
– Когда я говорю, что все в руках Божьих, это означает только одно - все в руках Божьих. И я приму свою судьбу без ропота и сожаления.
– Не ведаете сомнений?
– Нет ничего позорнее сомнений. Ничто так не унижает человека, как сомнения. Тебе пора бы понять это. И запомнить на всю жизнь.
– Но разумно ли это?
– Не смей при мне поминать это слово - разум. Проклятые разумники спят и видят, что смогут вытащить себя из болота за собственные волосы. Будь бдителен - прекрасная распутница заманивает в свои сети и тебя. Чертовское коварство - внушить ничтожному, что он способен диктовать свои условия Богу! Но людишки податливы на лесть! А кому же это выгодно? Кто в этом заинтересован больше других? Скажи мне, Меланхтон? Дьявольские штучки - вот что это такое!
– Возразить невозможно, мастер, но почему же тогда "серые братья" так хотят поджарить вас? Ведь и вы, и они слуги Бога?
– Не так. "Серые братья" служат дьяволу.
– Но постойте... Они люди подневольные. Святая инквизиция...
– Поддаться дьяволу легче легкого. Это льстит и внушает ложные надежды. К тому же это выгодно. Денежки, Меланхтон, денежки. Но придет время и спросится с каждого. И с Инквизиции.
– И с Инквизиции??
– И с...
– Не надо... Вы кощунствуете!
– Да? Послушай. Ты веруешь в Бога?
– Верую.
– Ты чувствуешь его направляющую силу?
– Чувствую.
– Нужен ли твоей душе посредник, чтобы вести разговор с Богом?
– ...
– С кем ты предпочитаешь говорить с Богом или с Папой Римским? Одни заключают договор с дьяволом, чтобы больше знать, другие - чтобы править. Ничто не может привести дьявола в больший восторг, чем гордыня человеческая.
– Неужели даже... продают свою душу?
– Это все знают, вспомни хотя бы об индульгенциях.
Мартин замолчал. Меланхтону стало не по себе. Была во взгляде Мартина какая-то неподвластная логике уверенность. Казалось, что он не принадлежит настоящему, и эти дурно пахнущие бочки, вопреки всем предзнаменованиям, только подчеркивали его святость.