Необыкновенная алгебра
Шрифт:
– Ну и переходила бы и дальше.
– Так и делала, пока не встретила тебя.
– И теперь заставляешь сочинить о тебе рассказ?
– Да.
– Хорошо. Но пока не расскажешь о своем первом спасенном писателе, ни строчки не напишу.
Нина улыбнулась. Ей явно было приятно, что Сомов интересуется ее прошлым. Но рассказывать о себе не хотелось. Не пришло время. Потом, когда друзья найдут Хозяина, Сомов и сам все поймет. Но сделать это он должен будет самостоятельно, без подсказок. Впрочем, о первом писателе ему услышать будет полезно.
–
– Да. Помню.
– Хеминг считал себя не просто свободным человеком, а болезненно своевольным. Он любил сравнивать себя с самодовольным котом, который при любых условиях делает только то, что хочет. Он шутливо говорил, что с каждым днем все больше становится похожим на наглую и самоуверенную кошку. Мир которой ограничивается личными интересами. А потом грустно добавлял: "Но поскольку меня по-прежнему волнуют судьбы людей, я необычная кошка - порченная, душевнобольная".
– Красиво сказано.
– Это понимаем мы с тобой. Для Хеминга это стало проклятьем. Он не чувствовал себя обычным человеком. Старался, конечно, но все его попытки заканчивались одинаково - он терял свой талант, проще говоря, его тексты становились унылым барахлом.
– И ты помогла ему написать большую книгу.
– Чересчур сильное утверждение. Я была молода и плохо разбиралась в писательской психологии. Читала о них в умных учебниках. Реальные сочинители отличались от идеальных моделей. Они были... живые. Хорошее слово. Часто порочные, взбалмошные, когда это им было выгодно, непредсказуемые и до отвращения эгоистичные. Знакомства с другими писателями показали, что Хеминг был особенным даже для писательского сообщества. Моя помощь была минимальна.
– Понимаю, но тебе все же удалось заставить его работать.
– Я смиренно просила Хеминга отказаться от самых сильных пороков, мешающих ему работать: безудержного пьянства, бесконечных любовных историй, ревности и зависти к друзьям-писателям, разрушающей его психику мании величия, желания изображать из себя супергероя, дурацкого интереса к скандальным публикациям в желтых изданиях.
– Неужели тебе удалось сделать его нормальным человеком?
– Это было бы поражением. Нормальность убила бы в нем писателя. После каждого срыва я подбирала его на помойке и заставляла начинать все сначала.
– И все-таки ты победила.
– Вряд ли это можно так назвать. Хеминг довел себя до последней черты. Достал винтовку и решил вышибить себе мозги. Посчитал, что это решит его проблемы.
– И что сделала ты?
– Возмутилась, высмеяла и назвала жалким слабаком. Это сработало. Хеминг разозлился и стал спорить, заявил, что покончить жизнь самоубийством - его законное право, которое никто не смеет у него отобрать.
– Наверное, он прав, - сказал Сомов.
– Нет.
– И ты его переубедила.
– Сказала, чтобы он сначала дописал книгу, а потом сделал свое черное
– И это помогло?
– Конечно.
– Он дописал. А потом?
– Написал еще одну, потом еще одну... Работа доставляла ему радость. Этого он отрицать не мог.
– Выбросил из головы мысли о самоубийстве?
– Нет. Жил, пока мог писать, а когда понял, что новых книг больше не будет, принял окончательное решение. Нет новых книг, зачем жить? Так он сказал.
– Понимаю, - грустно сказал Сомов.
– В Деревне он бы жить не смог.
– Э-э, вот только не нужно глупых ассоциаций. Ты - другой.
– Это еще нужно доказать.
– Докажем, - жестко сказала Нина.
– Кстати, нам пора на семинар.
"Это, конечно, замечательно, что я - другой, но пора и за работу приниматься. Петров без меня с писателями не справится", - подумал Сомов.
Он надеялся, что на этот раз писатели придут, но, увы, он ошибся. Никого его приглашение не заинтересовало.
– Никого нет, - сказал он разочаровано.
"Ошибаешься, Сомов. Не время впадать в уныние", - раздался в голове задорный возглас Камня.
– Тебе бы только хихикать. Но ты же видишь, никто не пришел.
"Как же над тобой не посмеяться. И смотришь, а ничего не видишь"!
Сомов демонстративно протер глаза.
– Да. Не вижу.
"Очки купи, наблюдатель".
– Грубишь, Камень.
"Ерунда! Прихожу на помощь людям, когда они без меня справиться не могут. Ты разве не заметил, что на столе рукописи лежат?"
Нина быстро подошла к столу и подняла две тонких папочки с рассказами.
– Кто авторы?
– спросил Сомов.
– Как нам их разыскать?
– И эти тексты не подписаны, - ответила Нина.
– Очередные анонимы.
– Это плохо.
"Ерунда! Нас интересует содержание, а не авторские права", - сказал Камень с воодушевлением.
– Читаем?
– спросила Нина.
"Обязательно", - ответил Камень.
– Слушайте.
В воскресенье Серафим проснулся необычно рано, то ли сработало недавно приобретенное умение получать из будущего весточки, то ли что-то разладилось в организме. Установить точнее, естественно, было затруднительно. Тем более, что он тотчас погрузился в вечную борьбу с определениями.
"Уж не предчувствие ли это?" - спрашивал он себя, но ответить не смог. Как известно, просто предчувствий не бывает - есть предчувствие счастья, есть предчувствие беды. Здесь и начинались сложности - Серафим не знал, что такое счастье. То, что он слышал об этом феномене от друзей и знакомых (ну там, радость бескрайняя, удача сказочная, верность беззаветная, любовь или ответная, или всенародная, гениальность зарегистрированная) не только не воодушевляло его, но и вызывало недоумение и разочарование.