Необыкновенное лето (Трилогия - 2)
Шрифт:
– Но вы-то его совсем не знаете!
– с упреком сказала она.
– Все-таки отчасти знаю... хотя бы по тому, как он относился к вам. По его роли в вашей судьбе.
– Моя судьба!
– протестующе воскликнула Лиза.
– Я отвечаю за нее больше, чем кто-нибудь еще! Но ведь так естественно, что меня растил мой отец, а не кто другой, и что он вырастил меня по-своему! Он в ответе за мою участь? Согласна. Был когда-то в ответе. Но перед кем? Я не буду его судить. Неужели... вы хотите быть ему судьей?
– Я сказал, что - не судья. Поэтому и не могу помочь. А
– Я не сужу его за свою участь. Не ношу в сердце злобы на него. Он в беде. Он - мой отец.
Она вскрикнула:
– Вы же понимаете - отец! Неужели вы не защитите свою мать, если ей нужна будет защита? Какое же у вас сердце?!
– Сердце?
– тихо повторил Извеков, поднявшись и точно с изумлением прислушиваясь ко внезапному чувству, ему подсказанному.
– Отец, мать, брат... эти слова звучат, как завороженные, и мы поддаемся им, как в старину поддавались ворожбе. Но... вот у вас был муж - Шубников. Вы что тоже встали бы на его защиту, только потому, что он вам муж?
Она не ждала ни того, что это имя будет произнесено, ни укора, вдруг зазвучавшего в тихом голосе Кирилла. Ей показалось, что начат разговор, который она не раз представляла себе много лет назад, когда еще жива была мысль о встрече с Кириллом и о том, как объяснить ему замужество, необъяснимое для самой Лизы.
Она ответила, стараясь говорить спокойно (она все время напоминала себе о своем зароке - не волноваться и говорить с Извековым как просительница, спокойно).
– Да, когда Шубников был мне мужем, я встала бы на его защиту. Встала бы, наверно, и теперь, потому что он - отец моего сына.
– Почему такое ослепленье?! Разве вы не слышите, что это только заклинания - муж, отец! Ведь за этими словами - люди, а за людьми - их дела. Ведь Каин тоже носил имя брата!
– В чем вы меня обвиняете?
– возмущенно сказала Лиза.
– В том, что мои родные - это мои родные? Что они мне близки и дороги?
– Обвиняю?
– спросил он с недоуменной улыбкой, будто это слово ущемило его.
– Я же не виновата, что в нашей жизни все так случилось, - быстро заговорила Лиза, тоже поднимаясь.
– Что судьбы наши не зависят от нашей воли! И ведь не я же толкнула тебя (у нее страстно прорвалось это нечаянное "ты", и она на один миг остановилась)... толкнула на путь, который отнял меня у тебя!
Он стоял неподвижно. Она опомнилась, провела рукой по лбу, точно снимая наплывшее головокружение.
– Никогда за всю жизнь и ни в чем я не думал вас обвинять, - сказал Кирилл.
– Вы поступали, как свободный человек, потому что были свободны. Наши отношения тогда, в юности, не приневоливали ни вас, ни меня. Я думаю, тем меньше они могут к чему-нибудь обязать сейчас.
– Простите, у меня вылетело это, потому что вы начали о моем замужестве. Я считала себя тогда жестоко наказанной за то, что не нашла сил ожидать вас или пойти за вами... (Она глядела на него почти с гневом, подняв голову.) Теперь вы хотите уверить меня, что я
Снова, точно возвращенная к действительности его растущим изумлением, Лиза приложила ладони ко лбу. Отведя взгляд, она увидела Извекову, стоявшую в дверях соседней комнаты.
– Я, не желая того, слышала разговор, - сказала Вера Никандровна, - не обижайтесь. Вы пришли и к сыну, и ко мне, ведь так?
– Я очень надеялась на вас!
– с покорной усталостью ответила Лиза. Воля ее иссякала, и - казалось - уже не загорится больше ни возмущение, ни отчаяние мольбы.
– Я все понимаю, - сказала Вера Никандровна, осторожно приближаясь к Лизе.
– Просьба ваша не нуждается в объяснении. И Кирилл извинит упреки в бессердечии... даже в жестокости.
Она взглянула на сына, точно подсказывая, что он должен с ней согласиться. Он не отозвался.
– Я только подумала, - продолжала она, - может быть, вы напрасно воскресили прошлое. Оно - плохой помощник. Его все равно немыслимо забыть. И мне вы разве что сильнее напомнили, как Меркурий Авдеевич отказался помочь, когда Кирилл нуждался в помощи. Или как мы вместе с вами напрасно стучались в ледяные стены, за которыми подвизался тогда и господин Ознобишин... если это тот самый Ознобишин...
– Боже мой!
– прошептала Лиза.
– Я ведь не вас укоряю этим прошлым, поверьте!
– волнуясь и боясь, что Лиза не даст договорить, торопилась Вера Никандровна.
– Но разве заслужили упрека в бессердечии люди, которые испили до дна самую бесстыдную жестокость прошлого и в борьбе с ней готовы теперь отдать жизнь?
– Нет, нет, - вдруг твердо остановил ее Кирилл, - это неверно. Я не хочу действовать кому-нибудь в отместку.
– Конечно, конечно, Кирилл! Я же знаю, ты не способен действовать из каких-либо личных побуждений, - обрадованно и с гордостью подхватила мать.
– Подумайте!
– в изнеможении воскликнула Лиза...
– Неужели я здесь для того, чтобы слушать это разбирательство?! Неужели мне легко было прийти сюда к вам, к вам!
– повторила она, порываясь шагнуть к Извекову.
– Скажите же прямо, что вы отказываете мне... и я уйду!
У нее недостало сил сделать этот последний шаг к Кириллу. Она ухватилась за спинку стула и хотела опуститься. Но, словно продолжая расслабленное свое движение, она нагнулась и упала. Однако это не было падением - Лиза удержалась на коленях и стояла именно так, как будто нарочно хотела упасть на колени и стоять перед Кириллом, поднимая к нему отяжелевшие руки.
Он стремительно взял ее за эти протянутые руки, и Вера Никандровна кинулась к Лизе, чтобы поднять ее. Но в этот момент новый голос, которого никто не мог ждать, испуганно раздался в комнате:
– Что это? Что?
Все посмотрели на дверь, оставленную полуоткрытой с тех пор, как пришла Лиза.
Аночка, стоя в передней и распахнутыми руками упираясь в косяки, клонилась вперед, в комнату, будто через силу остановившись на полном бегу.
Кирилл тотчас выпустил руки уже поднявшейся Лизы и пошел навстречу Аночке.