Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова)
Шрифт:
Морилире купил мяса в Конакри. Он показал его нам.
— Мой из него сделать хорошее рагу с ягненком, нежное, как маленький ребенок! — сказал он.
Нежное, как ребенок! Это сравнение заставляет нас вздрогнуть. Неужели Морилире пробовал человеческое мясо? Мы спрашиваем его об этом. Он лицемерно отвечает, что сам никогда не ел, но слышал, как хвалили его превосходный вкус. Гм!..
Наш первый завтрак ничуть не похож на завтрак в Английском кафе [25] , но тем не менее он превосходен. Судите сами: ягненок, зажаренный с просяной кашей, пирожное из маиса, фиги, бананы и кокосовые орехи. Салат — из сердцевины пальмы, питье — чистая вода из источника, протекающего
[25] Английское кафе — одно из лучших кафе Парижа.
Этим кушаньям предшествовала закуска, которой не предвидел наш метрдотель [26] . Но не будем забегать вперед, как говорится в хорошо продуманных романах.
Пока Морилире и его два помощника готовили нам объявленное кушанье, доктор Шатонней, приблизившись, дал нам на этот счет объяснения, которые я называю техническими.
— О ягненке, — сказал он, — я не говорю; об этом вы знаете столько же, сколько я. Просо, которое его сопровождает на нашем столе, — это злак, подобный хлебу. Смешанное с маслом из карите или из се, поскольку дерево, его доставляющее, носит оба эти названия, оно представляет достаточно съедобный соус при условии, что масло хорошее. Масло извлекается из плодов дерева, похожих на орехи или каштаны. Достигают этого путем отжима и кипячения сока, затем его очищают, добавляя несколько капель холодной воды в кипящий раствор. Масло тогда становится весьма ценным.
[26] Метрдотель — распорядитель в ресторане.
— Вы все знаете, доктор, — восхитилась мадемуазель Морна.
— Нет, мадемуазель, но я много об этом читал, и особенно в замечательном труде капитана Бингера. И это позволяет мне объяснить, что такое салат из пальмы. Эти пальмы делятся на мужские и женские экземпляры. Мужские не дают плодов, но имеют превосходную плотную древесину, которая не гниет в воде и не поддается челюстям термитов [27] . Женские экземпляры дают плоды, приятные на вкус. Листья пальмы употребляются на крыши для хижин, на изготовление вееров, циновок, веревок. Ими даже можно пользоваться как бумагой. Вот действительно полезное растение! А салат приготовляется из сердцевины молодой пальмы в самом нежном возрасте…
[27] Термиты — крупные насекомые — до двух сантиметров длины; живут большими «общинами». Термитов иногда неправильно называют муравьями.
Я перебиваю:
— Ну, доктор! Это элегия [28] , честное слово!
Доктор добродушно улыбается. Он продолжает:
— Конец моего рассказа будет менее поэтичен, потому что эту же сердцевину иногда кладут в уксус и получают… корнишоны! [29]
Превосходный доктор продолжал бы свои научные объяснения, но наше внимание привлекли крики из лесу. Мы тотчас узнали, кто их испускает.
Держу пари, что, если бы я предложил нашим читателям вопрос: «Кому принадлежал этот голос?», они немедленно ответили бы хором: «Черт побери! Господину де Сен-Берену!»
[28] Элегия — в романтической поэзии конца XVIII-XIX веков это стихотворение свободной формы и интимно-грустное по теме.
[29] Корнишоны — маринованные огурчики.
И наши читатели не ошиблись бы. Конечно,
Я бросился на его крик в сопровождении капитана Марсенея и Барсака. Мы нашли Сен-Берена в болоте, увязшего по пояс.
Когда мы вытащили его на сухое место, я спросил:
Как вы попали в эту трясину или в этот «маригот», выражаясь местным языком?
— Я поскользнулся, когда ловил, — ответил он, забрызгав меня грязью.
— На удочку?
— Необдуманный вопрос! Руками, мой дорогой!
— Руками?
Сен-Берен показал нам свой колониальный шлем [30] , завернутый в полотняный пиджак.
— Подождите, — сказал он, не ответив на мой вопрос. — Нужно осторожно развернуть мой пиджак, а то они ускачут.
— Кто они?
— Лягушки.
Пока мы беседовали, Сен-Берен ловил лягушек. Вот полоумный!
— Поздравляю, — одобрил Барсак. — Лягушки — питательная вещь! Но послушайте, как квакают те, которых вы поймали. Очевидно, не хотят быть съеденными…
[30] Колониальный шлем — белый, полотняный головной убор для защиты от жарких лучей солнца.
— Если только они не просят, чтобы им прислали короля! [31] — рискнул я пошутить.
Не слишком остроумно, признаюсь. Но здесь сойдет!..
Мы вернулись в лагерь. Сен-Берен переменил одежду, а Морилире зажарил плоды его охоты. Стол был накрыт, и все поели с большим аппетитом: ведь мы как-никак проделали двадцать километров верхом.
Разумеется, мадемуазель Морна председательствовала. Она поистине была восхитительна. (Я это уже, кажется, говорил, но в данном случае не боюсь повторений.) Простодушный, добрый ребенок с милыми мальчишескими манерами, она установила среди нас атмосферу полной непринужденности.
[31] Намек на басню Лафонтена: «Лягушки, просящие царя». На русский язык переведена И.А. Крыловым.
— Дядюшка… — сказала она. (Итак, это все-таки ее дядя? Решено?) — Дядюшка воспитал меня как мальчика и сделал из меня мужчину. Пожалуйста, забудьте мой пол и рассматривайте меня как товарища.
Но это не помешало ей, говоря таким образом, адресовать капитану Марсенею одну из тех полуулыбок, которые ясно как день показывают, что у мальчиков такого сорта кокетство всегда в силе.
Мы выпили кофе, а потом, растянувшись на высокой траве в тени пальм, предались сладостному отдыху.
Отправление было назначено, как я уже говорил, на пять часов; но, когда понадобилось собрать конвой, оказалось, что он вышел в тираж, если можно употребить такое выражение.
Напрасно Морилире, когда пришло время, приказывал своим людям приготовиться. К нашему большому удивлению, они отказались, крича все разом, что они не видели луны, что они не отправятся до тех пор, пока не увидят луну!
Мы были ошеломлены, но ученый господин Тассен разъяснил нам эту тайну.
— Я не знаю, что это такое, — сказал он. — Все исследователи рассказывали об этом в путевых отчетах. Когда месяц молодой — а ему в этот вечер только двое суток, — негры обычно говорят: «Это плохой знак. Никто не видел луну. Дорога будет плохая».
— Иоо! Иоо! (Да! Да!) — шумно согласились погонщики и носильщики, которым Морилире перевел слова ученого географа. — Каро! Каро! (Луна! Луна!)
Стало ясно, что, пока луна не займет своего обычного положения на небосводе, эти упрямцы не согласятся отправиться. Однако было еще светло и небо покрывали тучи.
Негры упорствовали, и, быть может, мы оставались бы на том же месте еще неизвестно сколько, если бы около шести часов бледный серп луны не показался среди двух тучек. Черные испустили радостные крики.