Неофициальная история крупного писателя

Чэнь Мяо

— Ну что тебе, старина?

Когда помещик из «Подлинной истории Акью» на­зывал главного героя «стариной», тот, пожалуй, не радо­вался так, как Чжуан. Останавливая машину, писатель лишь хотел обратиться с петицией, но о чем будет эта петиция, еще не успел подумать. К счастью, он был человеком сметливым и тут же заговорил отшлифован­ными фразами:

— Начальник! Я с безграничным уважением и лю­бовью отношусь к образцовым революционным пьесам, которые самой кровью своего сердца создает для нас центральное руководство. Я глубоко и всесторонне изучаю их и нижайше прошу вас дать мне возмож­ность внести посильный вклад в прославление этих образцовых пьес...

— Что ж, я поддерживаю твой революционный по­рыв. Образцовые пьесы — это проявление подлинных чувств пролетариата, выражение его любви к централь­ному руководству, воплощение...— одним духом выпа­лил

Би Юнгэ.

— А как же поход в деревню? — поспешно, но очень к месту вставил Чжуан Чжун.

— Какая там деревня! Ты должен сочинить об этих пьесах хвалебную статью для журнала «Хунци». Это прославит нашу красную власть, наш пролетариат, всю нашу провинцию.

— Тогда напишите мне, пожалуйста, соответствую­щую записку,— подхватил Чжуан Чжун, протягивая Би Юнгэ авторучку с уже снятым колпачком и листок, вырванный из записной книжки.

Заместитель председателя ревкома взял ручку и мигом начертал следующее:

«Начальнику оркоддела Вану Сигодня я встретил знаминитого и реткого песателя нашей провинции Чжуан Чжуна. Он хочит напесатъ статью о риволюционных обрасцовых пьесах. Это дело очинь харошее и полезное для нашего цинтрального руководства. Паэтаму в диревню ему ехать ни нужно...»

Уважаемые читатели! Я хочу предупредить вас, что ошибкам в этой записке не нужно придавать большого значения, потому что она стала подлинным маяком для нашего писателя, путеводной звездой, которая вывела его к свету. С тех пор Чжуан Чжун действительно стал редким писателем. Через несколько лет он далеко затмил своей славой Би Юнгэ и иногда даже с благодарностью вспоминал его. Но это уже последующие события, о которых мы пока говорить не будем.

Вернемся к тому дню, когда многие, с женами и детьми, везя на повозках или неся на носилках больных и беременных, двинулись в «школы седьмого мая». Повозки скрипели, лошади ржали, а редкий писатель, оставленный в городе представителем красной власти, радостно провожал уходящих. Увидев Вэй Цзюе, он снисходительно похлопал его по плечу и сказал:

— Старина, революционные массы совершенно правильно ниспровергли нас, потом совершенно пра­вильно освободили нас, и вообще все совершенно пра­вильно! Я тоже было собрал свои пожитки, стремясь участвовать в этом историческом походе, но меня оставили писать статью о революционных образцовых пьесах! Отказаться от такого почетного поручения было бы просто немыслимо, поэтому вы идите первыми, а я вас догоню. До скорого свидания!

Вэй Цзюе, казалось, вовсе не печалился, что его фактически не освободили, а сослали в деревню; не обижался он и на Чжуан Чжуна за предательство. Он лишь простодушно улыбнулся и продолжал тащить свои кое-как связанные вещи. Чжуан снова подивился его глупости: и такие бесчувственные люди еще могут что-то писать?

Домой он вернулся в приподнятом настроении, как будто его посадили на край облака. Он даже хотел сложить по этому поводу стихи, но ничего не получа­лось; с трудом вспомнил строки Хань Юя, немного подходящие к случаю:

Когда летишь к яркому солнцу, Нет времени вспоминать о бледной луне.

Переписав эти строки, Чжуан Чжун плотно засел за письменный стол, чтобы сочинить статью, прославляю­щую образцовые революционные пьесы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

В решающий момент писатель видит страшный сон. В действительности же ему светит счастливая звезда, а все небо озаряет яркая заря

Почти забыв о сне и пище и просидев целых полмесяца, Чжуан Чжун в конце концов написал длинный панеги­рик о революционных образцовых пьесах. На сей раз ему даже не пришлось подавать петиции, заместитель председателя ревкома Би Юнгэ сам почтительно взял эту статью обеими руками, сказав, что завтра он едет в Пекин и лично передаст ее в группу культуры Госсо­вета для последующего ознакомления центрального руководства. Хотя главарь провинциальных цзаофаней отличался большой заносчивостью и грубостью, такая статья была ему очень нужна, потому что ее публикация действительно прибавила бы славы провинции. Он го­ворил об этом без устали.

Конечно, Чжуан Чжун считался известным писате­лем, и одна статья не играла для него особой роли, но эта была его первым произведением, созданным в разгар великой пролетарской культурной революции, первым

критическим выступлением об образцовых пьесах и всей новой литературе, первым его обращением в верхи и даже в самый штаб революционного проле­тариата. Поэтому Чжуан Чжун и радовался и беспо­коился, нервы его были напряжены до предела. Каждая фраза статьи отпечаталась в его мозгу, словно отлитая в свинцовые литеры. Вкрадчивый внутренний голос го­ворил ему: «Как хорошо, что ты написал такую важную статью, восславил храм подлинного искусства и заклей­мил литературные трупы!» Но другой, гневный, голос возражал: «А достаточно ли решительно ты рассчитался с теми ядовитыми гадами, которые семнадцать лет тер­зали нашу литературу и выступали против поднятого в ней красного знамени?» Эти два голоса то засовыва­ли его в раскаленную добела домну, то вытаскивали на землю, скованную льдом и снегом, обдуваемую суровы­ми северными ветрами. Подобной пытки не мог выдер­жать даже такой герой, как Чжуан Чжун, поэтому в конце концов он дико устал и захотел спать.

И тут вдруг кто-то за окном позвал его. Сначала писатель не мог подняться, потом все-таки встал, по­дошел к окну, но никого не обнаружил. Он снова улегся — снова крик, и снова никого нет. Вместо этого он увидел в темноте ворота уездного города и надврат-ную башню, возвышающуюся словно черный великан. Откуда здесь его родной город? Уж не попал ли он в преисподнюю? Чжуан вошел в знакомые ворота, там было черным-черно и ни одного звука, как будто все люди исчезли. В этой гнетущей тишине внезапно раз­дался страшный стон, какой мог издать только умира­ющий человек. Чжуан Чжун бросился вперед, добежал до своего родного дома и рядом с ним увидел полураз­валившуюся хижину, где жили его соседи. Он вспомнил, что среди них была одна сумасшедшая старуха, которая вечно ходила с распущенными волосами, желтым худым лицом и гневно округлившимися глазами. Завидев кого-нибудь, она разевала рот, вытягивала свои тонкие грязные руки и норовила ударить или укусить. Муж был вынужден посадить ее на толстую железную цепь, но Чжуан каждый раз, когда проходил мимо, все равно дрожал от страха и покрывался холодным потом, как будто сумасшедшая могла напасть на него и съесть.

Теперь Чжуан Чжун понял, что старуха умерла, заглянул в хижину и при колеблющемся свете масля­ной лампы увидел ее труп, лежащий на полу, по-преж­нему с распущенными волосами. Ужас, знакомый еще с детства, подкатил к его сердцу, волосы встали дыбом, руки и ноги похолодели. И вдруг умершая начала мед­ленно подниматься, тянуться к нему... Чжуан не мог ни крикнуть, ни шевельнуться: казалось, его связали тон­кой проволокой, он хотел освободиться от нее, но еще больше запутывался. Давным-давно ему рассказывали, что после смерти люди превращаются в духов. Так, может быть, это вовсе не труп старухи, а ее дух, чудодейственным образом связавший его? Он совсем обезумел от страха, громко крикнул и проснулся. Оказывается, это был только сон! Но сердце бешено колотилось, на лбу выступил холодный пот, вокруг тела действительно обвивалась проволока. Чжуан Чжун сно­ва вздрогнул: откуда она? Что все это значит?! И тут он сообразил, что на эту проволоку он вешал свою одежду. Она, видимо, свалилась, а Чжуан, когда ворочался во сне, накрутил ее на себя. Тем не менее он продолжал сомневаться и еще несколько дней провел в страхе.

Как же истолковать этот сон? Немало помучившись, Чжуан Чжун наконец вспомнил то, что когда-то гово­рили ему старики: страшный сон нужно толковать на­оборот, это счастливое предзнаменование. Но в течение нескольких дней никаких приятных вестей не прихо­дило. Однажды писатель встретил на улице Би Юнгэ и был поражен тем, что тот только хмыкнул ему в ответ. Чжуан знал, что каждое движение этого челове­ка точнехонько отражает политическую конъюнктуру; выходит, ничего хорошего ждать не приходится. Он уже собирался под благовидным предлогом улизнуть в деревню, чтобы «закалиться» там у тестя с тещей, как вдруг услышал, что его статья опубликована в пекин­ской газете, да еще с его собственной подписью, набранной крупными иероглифами! Наш герой был та окрылен этим, что то плакал от радости, то потир руки, то громко смеялся. Он сразу понял колоссальн значение своей публикации, потому что с начала куль­турной революции печатали только рабочих, крестьян и солдат, а это была первая статья профессионального литератора. Можно не сомневаться, что ее одобрил сам пролетарский штаб! Чжуан Чжун чувствовал себя слов­но человек, ставший лауреатом дворцовых экзаменов в старом Китае: вокруг бьют в гонги, к воротам несутся три конника, впереди скачет гонец с неслыханной вестью...