Неоконченная повесть
Шрифт:
А вот и вечер наступил. Боря приходит из гимназии, закидывает куда подальше свою школьную сумку и получает от Софьи Марковны нагоняй и ужин. Шоэля пока нет – у него тренировка в спортивном клубе, придет попозже. Он продолжает тренироваться на брусьях и кольцах, и уже освоил сложное упражнение под названием «солнце». Главное в этом упражнении – правильно спрыгнуть и застыть на месте. Шоэль тренируется в основной группе, где работают самые лучшие гимнасты. В «Маккаби» готовятся к ханукальному представлению, в котором Шеилка тоже примет участие.
Уф… наконец-то раздается звонок. Боря открывает дверь.
– Шоэль пришел. А что же Хана? Да вот она – устроилась в углу и с напускным равнодушием делает вид, что занята уроками, словно и не замечает пришедшего гостя. Зато Софья Марковна – само радушие – угощает юношу чаем и
Шоэль рядом, и они сидят так около часу, склонив головы над тетрадками и без видимых усилий справляясь с математическими премудростями. Софья Марковна, занимается домашними делами и не спускает с них глаз. На сердце у нее неспокойно – ведь Хане еще нет и шестнадцати, рановато ей заводить романы! Поди знай, что у этого Шоэля на уме. Она ведь хорошо помнит, каким опасным искусителем был в свое время ее Ицимеир. Правда, юная Софья Марковна уже тогда прекрасно знала, как себя с ним вести. За Ханочкой же надо смотреть в оба – она еще такая неопытная!..
Уже половина десятого, и Шоэль должен уходить – тетя Гита не разрешает ему задерживаться допоздна. Боря и Хана вызываются проводить друга. Софья Марковна не возражает – свежий воздух полезен детям перед сном. По дороге Боря увлеченно пересказывает очередную серию из приключений своих любимых героев. Он даже не замечает, что сестра и Шоэль совершенно его не слушают. Хана, впервые беря Шоэля под руку, тихонько спрашивает, как прошли его летние каникулы. Шоэль рассказывает ей о жизни в городке, о свадьбе в доме местного богатея, о концерте общества «Бней Цион», вспоминает своих друзей.
– А хорошенькие девушки водятся в вашем местечке? – совсем некстати спрашивает умник Боря.
Хана напрягается. Она никак не ожидала столь неприятного поворота в разговоре.
– Одесса мне нравится больше! – уклоняется от прямого ответа Шоэль и осторожно, но многозначительно прижимает локтем маленькую ладошку Ханы.
Вот и Арнаутская. Хана прощается с Шоэлем, она взволнована. Вбежав в подъезд, Шоэль взлетает на третий этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь ему открывает Поля, у которой допоздна засиделся гость. И действительно, Митя стоит в коридоре, нарядно одетый, с лихо закрученными кверху усами, в глазах его просвечивает усталость. Шоэль заходит в комнату, где, раскинув руки, словно в свободном полете, безмятежно спит утомившийся от своих же проказ Арик. Цадок и Гита еще не вернулись из театра. Шоэль ужинает в одиночестве, листая «Ключи от счастья» Вербицкой. Затем он садится за пианино и тихонько наигрывает одному ему слышную мелодию, которую подсказывает молодое влюбленное сердце. Ибо душа его переполнена чувствами, он видит перед собой глаза Ханы, в которых блестят свет и радость юности.
Сентябрь на исходе, на Одессу спустилась ночь. Вдалеке шумит Черное море, зияет тяжелой непроницаемой темнотой. Внезапно послышался выстрел и откуда-то издалека, словно бы в ответ, грянули еще два. В последнее время газеты только и пишут что о случаях грабежей и убийств. Особенно опасно стало ходить по ночам. Напуганные одесские обыватели затаились. По городу расползаются слухи – один другого страшнее. Октябрь в Петрограде еще впереди, но
власть Временного правительства стремительно идет к концу. Да и в Киеве, хотя и правит пока Центральная Рада, все тверже и тверже звучат голоса красных. В конце июля 1917-го года в Одессе насчитывалось всего две тысячи большевиков, теперь их количество растет день ото дня. С моря налетает осенний ветер, кружит по улицам Одессы мертвые листья опавших мимоз. Еще немного, и начнется на Украине тяжкое лихолетье, потянутся годы гражданской войны.
Глава 11
Октябрь, ноябрь… С каждым месяцем все хуже в Одессе. Люди во власти тяжелых предчувствий; убийства стали обычным делом, причем не только по ночам. В городе свирепствует Мишка Япончик – главарь одесских уголовников, почти без помех действуют и другие преступные банды, появилось немало
Ухудшилась поставка продуктов питания. Нет угля. Мореходная торговая компания вынуждена прекратить движение судов по всем направлениям – в Николаев, Херсон, Очаков. Цены на товары первой необходимости словно живут отдельной лихорадочной непредсказуемой жизнью. Во многие дома пришла бедность. В воскресные дни по улицам ходят сестры милосердия и студенты с синими коробками, собирают пожертвования для нуждающихся. В городском саду состоялась лотерея в пользу одесского батальона «Железной дивизии» – у солдат нет теплой одежды. На Арнаутской улице создан Комитет из шестидесяти человек для помощи евреям, пострадавшим во время войны. Собирают деньги на свои нужды и поляки. Пришли вести о большевистском перевороте в Петрограде; главой правительства – Председателем совнаркома – становится Владимир Ильич Ленин.
Однако Шоэль почти не обращал внимания на эти перемены. Да и дядя Падок жил своей прежней жизнью – так, словно в мире ничего не происходило – развлекался, поигрывал в карты. Кипела театральная жизнь. В театре Болгаровой поставили спектакль «Яаков и Эсав» [69] . Труппа еврейских актеров под руководством режиссера Канапова показывала драму «Обострение» Рейзельмана, в которой блистала Мальвина Сигальская в роли Фани – дивы публичного дома. В канун Йом-Киппура [70] она впечатляюще выражала характер и состояние своей героини. Лейтмотивом пьесы стала мелодия «Кол нидрей». Каналов был настоящим мастером, чувствовал время и его запросы. Во время Хануки [71] показали спектакль «Волчок», который шел вместе с захватывающей драмой «Возвращение с фронта».
69
Яаков и Эсав – библейские персонажи, сыновья Ицхака и Ривки, внуки праотца Авраама.
70
Йом-Киппур (ивр.) – «День искупления» или «Судный День». В еврейской традиции – самый важный из дней – день поста, покаяния и отпущения грехов.
71
Ханука (ивр.) – букв, «новоселье». Праздник, установленный в древности в память об очищении Храма после изгнания греко-сирийских войск и их еврейских пособников с Храмовой горы.
А до этого, в первый день праздника, проводили в последний путь Менделе Мойхер-Сфорима [72] . На его похороны пошел и Шоэль. Площадь заполнилась множеством людей, и, как Шоэль ни вытягивал шею, ему удалось лишь мельком и издалека увидеть гроб. Со смертью Менделе ушло в прошлое славное поколение просветителей, проложивших многотрудную дорогу к поистине светлым целям. Еврейская Одесса плачем провожала старого писателя. Пройдет несколько лет, и в городе ничего не останется от прежнего времени. Но в те годы Одесса еще бурлила еврейской культурной жизнью, еще светились в головах и на афишах имена Бялика и Равницкого, Клаузнера и Фихмана, Миньковского и Шульмана…
72
Менделе Мохер-Сфарим (1835—1917) – писатель, основатель новой еврейской классической литературы. Писал на иврите и на идише.
Последний всплеск, пышное предсмертное цветение! Близка уже страшная серошинельная безжалостная метла, готовая сокрушить и вымести, как мусор, все то, чем мы жили тогда, что было нам дорого и свято, вырвать с корнем самую память о тех замечательных людях.
Ушли из жизни Фруг, Левинский, Лилиенблюм, Абрамович – все они похоронены в Одессе. Но времена меняются, и на одесской улице появляются свежие ростки: Бабель, Багрицкий, Ильф, Славин, Утесов… – на дорогу выходит новая еврейская молодежь.